Грабчик нетерпеливо постукивал вилкой по фарфоровому блюду с жирным холодцом.
— Об этом нам известно! — раздраженно прервал он Балакшина. — Могу сообщить больше: Пичугин сумел доставить из Ялуторовска оружие, а заодно привез и комиссара Скрябина. Отряд его базируется в селе... э-э запамятовал...
— Усть-Суерской, — подсказал Менщиков.
— ...да, в Усть-Суерской. Но, позвольте, откуда у вас эти сведения?
— Господин поручик, — вкрадчиво заговорил Бакланов, — Менщиков мой старый приятель по торговле. Он из Белозерской, где у него дом и магазин. Сейчас у него скрывается его закадычный дружок Худяков из Усть-Суерской. За его добропорядочность я ручаюсь. Худяков — владелец крупной заимки...
— Чудесно! — воскликнул Грабчик. — Господин Менщиков, вы нам должны оказать важную услугу...
Менщиков в замешательстве пробормотал что-то невнятное.
— Скоро будет создан отряд добровольцев, и вы, господин Менщиков, поможете нам нанести удар по партизанам, а самого Пичугина заманить в ловушку... Начальником отряда назначается сын господина Бакланова...
Бакланов вскочил, как-то боком пробежал вокруг стола и подобострастно замер около коменданта города.
— Господин поручик, я счастлив!.. Польщен столь высокой честью. Позвольте... чем могу...
Из кармана пиджака он достал чековую книжку и стал быстро писать. Оторвав листок, протянул его Грабчику.
— Что это?
— Чек на предъявителя... Жертвую десять тысяч на экспедицию наших спасителей.
Комендант жадно схватил чек, с опаской покосившись на Постникова.
— Господа, сей благородный поступок достоин подражания...
— Позвольте и мне внести скромную лепту! — крикнул Балакшин и неловко полез толстыми пальцами, унизанными дорогими перстнями, в узкий кармашек жилета. — Вот чек на тридцать тысяч...
— Мой фирма жертвует пятьдесят тысяч! — надменно произнес Тегерсен.
Комендант торопливо взял чеки, сунул их в верхний карман кителя, схватил графин водки и, налив полный стакан, крикнул:
— За успех экспедиции против партизан!
Грабчик рывком поднял стакан, отпил глоток и вдруг плашмя рухнул на пол. Падая, судорожно схватился за край скатерти, стянул ее со стола. Раздался звон разбитой посуды.
В первое мгновенье все стояли недвижно, ошеломленные. И тем удивительнее было поведение Постникова: не спеша, он склонился над Грабчиком, расстегнул ему ворот кителя, долго нащупывал пульс. Поднявшись, спокойно сказал:
— Ничего страшного, господа! Поручик страдает эпилепсией... Есть в доме телефон? Нужно срочно вызвать врача.
Балакшин заметил, как начальник разведки, оказывая помощь Грабчику, с ловкостью опытного вора вытащил у того из кармана кителя скомканные чеки.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В ПАРТИЗАНСКОМ КРАЕ
Неспокойно стало в уезде.
В бору под Курганом появилась банда Гришки Кокарева. Над глухими лесными деревушками зловеще заполыхали ночные зарева, истошно заголосили крестьянки у пепелищ.
Но еще страшнее другая беда — в городе спешно формировались карательные отряды. Во главе их стали белые офицеры, сынки курганских купцов. Словно шакалья стая, врывались в деревни каратели. На глазах у стариков и детей пьяные офицеры нещадно пороли всех, кто считался на деревне красным. Звенели шомпола. Свистели нагайки. Медленно таяла соль в кровоточащих ранах.
А за околицей расстреливали большевиков. Матери и жены в отчаянии валялись в дорожной пыли. В ответ на мольбы офицеры тыкали в лица женщин лакированные сапоги в серебряных шпорах.
Хмурились мужицкие лица. В суровом молчании росла злоба. По ночам все чаще звучали выстрелы, карателей всюду подстерегала меткая пуля народных мстителей.
Заброшенными проселочными дорогами и лесными трущобами тайно пробирались семьи партизан на Ялуторовск, Тюмень, Екатеринбург — туда, где была советская власть. А партизаны уходили в долину Тобола — на Белозерское, Памятное, Усть-Суерское, куда еще не ступила нога карателей.
То был вольный партизанский край.
Центром его стало волостное село Усть-Суерское. Стоит оно в степи, на взгорье; его издали огибает протекающий стороной Тобол. Левый берег реки пологий, и низинные места заливают вешние воды, образуя гнилые болотца, покрытые чахлой растительностью. Зато правый берег, крутой и обрывистый, густо порос тальником, за ним пестрыми островками виднеются березовые перелески; привольно раскинулись хлебные нивы. Благодатный край, богатый и пашней, и лугами, и пастбищами!
В старину в Усть-Суерской был «город лежачий, в столбах, а при нем одна башня проезжая, да бастион, да еще рогатки и ров». Когда-то в здешних местах бродили орды кочевников, делавшие набеги на первых русских поселенцев. Над степью тревожно гудел набат. С полей, вооружившись палками и косами, бежали мужики в посконных рубахах, чтобы спасти избы от разора и уберечь скот от угона. Страшен народ в гневе. Враг в панике отступал за Тобол, устилая свой позорный путь горами-трупов. Жаркое солнце сушило кости, не преданные земле; их мыли дожди, ветер разносил по степи смрадный прах. И поныне близ Усть-Суерки стоят «мамаевы курганы» — немые памятники кровавых сеч в старину.