— Триста второй Базе! — Деревянко отжал кнопку приема компактной радиостанции. — Ситуация ноль-один… База, ответь!
База хрипела в ответ неразборчиво и вопросительно. Воронин перед выездом лично выделил полковнику стратегический ресурс — мобильную рацию с защитой от помех и чужого любопытства, но от капризов Зоны еще не придумали защиты. База не понимала полковника. Деревянко сунул передатчик в нагрудный карман, не сразу отыскав его дрожащими пальцами, и прислушался.
Стояла вязкая тишина, только Саид возился за рычагами, и кто-то дышал, захлебываясь… Деревянко поперхнулся, и дыхание прервалось.
— Люди так не ходят, — сказал Шпак неожиданно трезвым голосом. — Как этот… Даже лярвы на подиуме. У него что, шарнир в жопе?
Заткнулся бы ты! Полковник оцепенел, пережидая тишину, и ничего не мог поделать с рвущейся из-под диафрагмы паникой.
В ночи раздался жалобный, переполненный мукой стон.
— Рамзес! — прилетел в ответ механический скрежет.
Даже «триста второй» понял, что человеческая гортань не в состоянии исторгнуть таких, вибрирующих на грани болевого порога, звуков.
Загудел мотор, Слай разворачивал спарку на голос.
Ждать полковник больше не мог. Он шарахнулся к одной амбразуре, к другой, рассадил скулу о пулеметный приклад и только тогда вспомнил о перископе. Слепая темнота расступилась, окрасилась в серо-зеленые тона. Деревянко вжался лицом в резиновую окантовку, повел объективом по кругу.
Никого!
«Сбежал…» — Деревянко обмер, решив, что Шаман бросил его, без лишнего шума отполз с бойцами на трассу и сейчас чешет на пятой скорости к Стройбату. В животе громко заурчало, сфинктер затрепетал.
— Нет здесь Рамзеса! — заверещал полковник в ближнюю амбразуру.
— Заткнись, сука! — рыкнул Шаман из-под гусениц. — Всем молчать, я говорю!
Раздался еще один стон, едва слышный, и «триста второй», наконец, узнал Капрала.
— Рамзес! — тут же пролязгало с другой стороны, и Слай крутанул стволы обратно.
Деревянко прилип к перископу. Отсюда кричали? На зеленой картинке мелькали белые росчерки ночных насекомых, но крикуна Деревянко хоть убей не видел. А значит и Шаман в бинокль тоже.
Капрал больше не стонал, и Рамзеса не звали. Тишина стала еще гуще. Деревянко приплясывал от нестерпимого желания облегчиться, но оторваться от резинового наличника не мог. Здесь был свет и была надежда.
— Где Рамзес? Он нам нужен! — крикнули совсем рядом.
В этот раз искаженный динамиком голос явно принадлежал человеку. Задорному и злому.
Деревянко заметил, как в полусотне метров вспорхнуло и растворилось в ночи облачко теплого воздуха. Крикун дышал, его дыхание полковник видел, но там, где по логике должна была светиться отметка горячего тела, стояла зеленоватая муть.
— Кто такие? — отреагировал Шаман. — С кем говорю?
— Не дрейфь, долговец. Выдай Рамзеса и разойдемся.
— Рамзес! — протяжный вой пришел от пепелища, ударил в спину.
— Нет у нас Рамзеса! — завизжал Деревянко. — Сами ищем!
— Ок! Только проверим, — согласился невидимка.
Полковник увидел облачко чуть в стороне — незваный гость перемещался — и не успел даже выдохнуть.
— Ну попробуй…
Пулеметная очередь заглушила ответ Шамана.
У Слая сдали нервы. То ли от бестолковой дерготни на каждый звук, то ли от страха потерять близкую цель. То ли просто дрогнул на гашетке палец.
— Баран! — страшно завыл Шпак и, кажется, заплакал. — Тля уголовная…
Ночь взорвалась. Трассеры взрезали темноту, распахивая каждый сантиметр пространства.
Стреляли со всех сторон, пули бились в тонкую броню рубки с резким звоном, влетали через узкие бойницы. Ударило в глаза яркое, слепящее тепловизоры зарево. Враги включили инфрапрожектор, не давая долговцам прицельно стрелять и выбивая одну за другой огневые точки.
Полковника ожгло по груди — слава богу, защита спасла! Рассыпалась пластмассовым крошевом труба перископа, ойкнул и захрипел доктор. Захлебнулся пулемет. Слай с заячьим воплем покатился по броне и грянул о землю будто мешок с цементом — грузно и окончательно, как только и падают мертвые.
Полковник рухнул на четвереньки, поскользнувшись на вялой руке доктора. Сознание отсекло страшные звуки, чтобы не рассыпаться в кошмаре безумия, а крики, наоборот, приблизились и стали как никогда отчетливыми. Крики — это жизнь, это надежда на спасение. Деревянко лежал в крови доктора Шпака, прижимал к груди винтовку и жадно слушал.