– А как же это объяснить, что ваша «Блинная» все еще на ходу и без всяких талонов? Да еще в таком непонятном месте, на самом краю поселка. Чего ж ее тут поставили, что за причина? – спросил Антон, с наслаждением уминая блинчики. В девять утра в госпитале кормили всех завтраком: тарелка пшенной каши на молоке, белый хлеб с маслом, стакан сладкого чая. Сейчас еще и полдень не подошел, вроде нельзя было проголодаться, но блинчики были так вкусны, что и прямо после завтрака можно было бы справиться с целой их тарелкой.
– Так мы ж ведь особые, у нас свой закон, мы леспромхозские, – сказала повариха, имея в виду свою «Блинную». – Леспромхозу без нее никак нельзя, народ околеет. А то разбежится, кто куда, по другим местам, где о рабочих заботы поболе. У нас по всему району производства: там сани, дуги делают, там бочкотару, товарные ящики, в другом поселке колесники стучат, тележные хода ладят. Доски на любой размер пилят, для строек лес формуют. Сейчас вот лыжи строгать настроились, это ж ужас просто, сколько этих лыж для армии нужно… Блины мои да пельмени, можно сказать, в центре всего этого дела, на самом перекрестке: то лес в работу мимо везут, то готовые изделия на склады, на станцию, восемнадцать верст до ней. А то с лесосек кругляк волокут. Все лето его валят, на колесах не повезешь, лошадям это одно мученье, а как санный путь ляжет – так и пошло дело. Есть лесосеки аж за тридцать верст. Везут на роспусках, бревна тяжеленные, метров в пятнадцать, лошади шагом, а мороз жжет, наши сибирские морозы – это страсть Господня! Дотянут до поселка, до этой моей ресторации, – чуть вживе, только б погреться да чего посытней жевнуть. Вот снегу еще подсыплет, пойдет возка с лесосек – мужиков в мою избушку столько иной раз набивается – стены трещат. Я уж знаю заранее, когда возчики явятся, котлы ведерные кипячу. Пожаловали, голубчики, – я в котлы пельмени бух, они у меня заранее мешками наморожены, полна кладовка забита. И чай тут же готов, хоть пузо лопни, два самовара, тоже ведерных…
– Так если по морозу тридцать верст отшагать – одним чаем, небось, не согреешься, захочешь того, что покрепче! – улыбнулся Антон.
– А как же! – рассмеялась женщина. – Но это их забота, возчиков, где, как добыть, чего себе в кружки плескать. Я не держу, в меню спиртного у меня нет и под прилавком не прячу, ревизору не придраться. Ну, как блинчики, нравятся?
– А можно еще? – утирая ладонью рот, спросил Антон.
– Да хоть сколько! – воскликнула с готовностью повариха и тут же кинулась печь для Антона новую порцию. – Ты заходи, заходи, как захочешь, я ведь не так, как там у вас в госпитале, готовлю, ко мне сюда как в дом родной, как к родной маменьке приходят…
Обратно Антон шел, чувствуя себя совсем здоровым. Тело был крепким, легким, голова – светлой. Этот день – день первого снега, ослепительно сверкающего солнца, чудесных блинчиков прямо с горячей сковородки – он запомнил как день своего возрождения.
Синицы по-прежнему цвикали, порхали над головой, осыпая его снегом, а он шел и проверял свою воскресшую память: кто командовал русскими войсками, двинутыми в восточную Пруссию с началом войны в августе девятьсот четырнадцатого года? Генерал Жилинский. Какими силами он располагал? Первой армией генерала Ренненкампфа и Второй во главе с Самсоновым. Сколько дивизий было у Ранненкампфа? Шесть с половиной пехотных и пять с половиной кавалерийских. А у Самсонова? Пехоты у него было больше чуть ли не вдвое – одиннадцать дивизий. А кавалерийских только три…
А кто в это время был начальником Генерального штаба у немцев?
Генерал-полковник Мольтке-младший, внук фельдмаршала Мольтке, что за сорок с лишним лет до этого в войне восемьсот семьдесят первого года вдребезги разбил французские армии и победителем вошли в Париж…
– Прекрасно! – сказал сам себе Антон. – Ну а химия, таблица Менделеева?
Как по-латыни серебро? Аргентум. Железо? Феррум. Медь? Купрум. Формула соляной кислоты, которой Антон однажды на практических занятиях по химии обжег себе руки? Аш хлор. А серной? Он на секунду задумался. Аш… Аш… Все кислоты начинаются с «Аш»… Черт побери, он же совсем недавно отлично знал! Антон с силой хлопнул себя по лбу. Аш два Эс О четыре!
Антон едва не закричал от радости на всю улицу: «Аш два Эс О четыре! Серная кислота! Аш два Эс О четыре!»
Возле ограды госпитального скверика дворник Пантелей Павлович с заиндевелыми усами и сосульками на их кончиках расчищал широкий деревянной лопатой асфальтную дорожку тротуара.