Мисс Джоанн раздвинула занавески у входа.
— Ой, я не знала, что тут кто-то есть! — воскликнула она и прошла через нашу комнату дальше, в соседнюю кладовку. Проснулся отец и сел на кровати. Мисс Джоанн с полчаса рылась в кладовке. Пару раз выходила с коробками в руках. Я внимательно наблюдала за ней, но так и не поняла, заметила она меня вообще или нет.
В понедельник пришло письмо от Левинов. Судя по всему, дяде Рубену грозит очередная операция глаз. Миссис Левин писала, что сильно этим расстроена, чувствует себя неважно из-за боли в боку, но ее очень радует, что я так замечательно провожу время с родителями.
Мама заставила меня немедленно сесть за ответное письмо и велела обязательно послать привет и лучшие пожелания бедному дяде Рубену.
— Но ни слова о том, что ты от них уезжаешь, — сказала мама. — Не годится беспокоить людей в такое тяжелое время.
В конце недели пришло еще одно письмо. С дядей Рубеном самое тяжкое пока что позади, но теперь слегла двоюродная сестра миссис Левин, причем ситуация очень серьезная, и миссис Левин, невзирая на боль в боку, почти каждый день ездит ухаживать за ней. Если мои родители захотят подержать меня у себя подальше, миссис Левин возражать не станет. Она не сомневается, что моим родителям очень грустно оттого, что их дочка живет чуть ли не на другом конце Англии. Вся их семья всегда будет тепло вспоминать меня.
Тут только до нас дошло, что мне уже не суждено вернуться в Ливерпуль. Следовательно, после четверга, когда завершалось мое пребывание в Иллфорд-хаусе, жить мне будет негде. Отец заплакал. Мама взяла письмо миссис Левин и отправилась к миссис Уиллоби. Миссис Уиллоби позвонила викарию, и он дал ей адрес комитета помощи беженцам из Европы, организованного прихожанками Меллбриджа. На следующий день позвонила председательница комитета: она подыскала мне в Меллбридже хорошую семью по фамилии Хупер, они готовы меня принять, если мои родители не против, что я буду жить у христиан. Мои родители не возражали. Как же нам повезло, твердили мы хором, ведь именно об этом мы и мечтали! Выходит, все к лучшему.
В четверг родители повезли меня в новую приемную семью.
На улице, где жили Хуперы, дома были одинаковые: обязательно на две семьи и все сложены из оранжевого кирпича; между ними узенькая дорожка к задней двери. Перед каждым из спаренных домов — лужайка площадью в квадратный метр, окруженная аккуратно подстриженной бирючиной; другая дорожка, выложенная каменной плиткой, ведет от маленькой железной калитки в заборе к крылечку с беленькой лесенкой в три ступеньки и к входной двери. За время, что я прожила у Хуперов, парадной дверью не пользовались ни разу; единственным исключением стал тот четверг, в который приехали мы втроем.
Дверь нам открыла миссис Хупер. Это была крупная рыхлая женщина с прекрасными черными глазами. Ей было, наверно, лет тридцать пять-тридцать шесть, чуть больше, чем моей матери. Верхняя губа у миссис Хупер западала из-за отсутствия зубов.
— Здравствуйте, — сказала она, — как поживаете? Я очень рад-д-д-д…
Время остановилось. Мы замерли на верхней ступеньке, завороженно глядя, как язык миссис Купер прихотливо вьется у неба, а лицо судорожно подергивается.
— …вас видет-т-т-ть.
Вслед за ней мы вошли в крошечную парадную гостиную; холодная комната казалась нежилой. Таких синих обоев я еще не видела. Миссис Хупер усадила моих родителей на диванчик и кресло явно из одного гарнитура. Сама, смущенно улыбаясь и прикрывая уголком фартука левую руку, присела на табурет возле пианино. Я огляделась. В эркерной нише перед окном стояла закрытая конторка, на ней в затейливой рамке — увеличенная фотография двух маленьких девочек в белых платьицах; обе щурятся от солнца.
Мама с вожделением смотрела на пианино. Сверху на нем лежала кружевная дорожка и стояла фарфоровая ваза с бумажными разами. Мама спросила, играет ли миссис Хупер на фортепьяно. Да, в детстве играла, сказала миссис Хупер и поинтересовалась у мамы, играет ли она. Уже год не играла, с тех пор как нацисты забрали «Блютнер», ответила мама.
Она встала, шагнула к пианино, коснулась пальцами клавиш и сыграла мажорный аккорд, затем разложенный минорный аккорд.
— Ах, как вы прекрасно играете! — восхитилась миссис Хупер. Она силой усадила маму за инструмент. — Вы же из Вены приехали. А вальс можете сыграть?