Единственный раз, когда я видела ее без этого платья, был в ту ночь, когда мы с ней и с Терри и Джинкс удрали из дому искупнуться. Мне подумалось тогда: до чего же она красива в лунном свете! Разделась догола, до последней ниточки, прекрасно сложена, светлые, почти как лунные лучи, волосы до талии, а это самое платье осталось висеть на ветке у реки. Двигалась она будто под музыку, которую только она и слышала, а мы нет. Тогда я увидела, что она станет красоткой, любой мужчина башку себе свернет, оглядываясь на нее и присвистывая ей вслед, а женатики будут молиться, чтобы женушки их сгорели или провалились под землю. По правде сказать, она ужебыла такой.
А что Терри ею не интересовался, так это потому, что он педик. Прошел такой слушок после того, как парень с дальнего конца реки приезжал на лето сюда к своим родственникам. Не знаю, правда ли это, и мне наплевать. С Терри мы дружим с пеленок, а насчет любви между мужчиной и женщиной, нагляделась я, как папаша валяется и в ус себе не дует, ни хрена не делает, потом заливает зенки и ставит маме фонарь под глазом. Один раз он задал ей изрядную трепку и отправился рыбачить, а тут началась гроза, так я лежала на кровати и молилась, чтобы его молнией с небес пришибло — тюкнуло бы в макушку, чтоб последние зубы вылетели, и прикончило бы на месте, одна только головешка осталась бы в дымящейся кепке. Нехорошо так про папашу, но что я могла с собой поделать?
А еще обидно, что мама думала, вроде так и надо, получать от мужика тумаки. Говорила, мужчина заправляет всем в доме, он глава семейства. Так, дескать, в Библии написано. Послушала я и читать эту книгу не стала.
И вот лежит перед нами Мэй Линн, вытащили ее наполовину из реки, платье ей совсем мало — и потому, что она выросла за годы, пока его носила, и потому еще, что тело раздулось в воде.
— Глаза-то как припухли, — заметил дядя Джин. — Долгонько она в воде пробыла.
— Чтоб разбухнуть, много времени не требуется, — возразил папаша. — Как потонешь, если сразу тебя не вытащат, таким и сделаешься.
Вдруг тело Мэй Линн задергалось, из него пошел газ, жутко вонючий, будто она сильно-пресильно пернула. Руки у нее были связаны за спиной ржавой проволокой и ноги тоже, и от ног конец проволоки снова шел к рукам. Кожа вокруг проволоки вздулась и набрякла — этой самой проволокой она и зацепилась за наш мешок с орехами.
Когда мы вытащили Мэй Линн целиком и выложили ее на берег, обнаружилось, что к ногам ее привязана швейная машинка «Зингер», проволока несколько раз вокруг груза обмотана и концы ее сплетены, чтоб крепче держали. Проволока глубоко врезалась в мокрую кожу и плоть, до кости дошла. Из-за этой-то швейной машинки нам и пришлось тащить ее всем вчетвером.
— Никак это Мэй Линн Бакстер? — признал ее папаша.
Только что сообразил, кто это. Может, он умеет заглядывать в будущее, но как-то медленно, пока заглянет, будущее и само уже придет. Он еще и на меня поглядел, точно ожидая ответа.
Я выдавила с трудом, слова застревали в глотке:
— Похоже, она.
— Совсем девчонка, — вздохнул Терри. — Наша ровесница.
— Бывает, и молодые помирают, — наставительно произнес дядя Джин. — Эта девица вильнула бедрами в последний раз, что верно, то верно.
— Чего делать-то? — недоумевал папаша.
— По мне, так обрезать веревку и столкнуть ее обратно в воду, — не растерялся дядя Джин. — Оттого, что ее не найдут, мертвее мертвого она не сделается, и папаше ее ни к чему знать, что дочка мертва. Пусть думает, что сбежала в Голливуд или еще куда. Она же всегда про это талдычила, верно? Я про что: если, скажем, пес издохнет, а ребятенку про это не говорить, так малыш и будет думать, будто собачка живет где-то у других хозяев или что-то в этом роде.
— У нее родных толком нет, — заговорил Терри, не глядя на мертвую Мэй Линн, а уставившись на реку. — Мы — ее единственные друзья, я, Сью Эллен и Джинкс. И Мэй Линн — не собака.
Папаша и дядя Джин его и взглядом не удостоили, будто он ничего и не говорил.
— Можно и так, — кивнул папаша. — Можно спихнуть ее обратно. На нее по-любому всем наплевать. Ребята правы: семьи у нее нет, мать и брат померли, а папане бутылка всего дороже. Никакой беды не выйдет, если отправить ее обратно на дно. Черт побери, ейный папаша о живой не очень-то о ней заботился, не заплачет и по мертвой.
— Никуда вы ее не спихнете, — сказала я.
Папаша меня услышал. Обернулся и посмотрел в упор:
— Ты на кого это пасть разеваешь, девчонка? На старших гавкать пытаешься?
Такой язык я хорошо понимала: еще слово, и меня ждет трепка. И все же решилась настоять на своем:
— Никуда вы ее не спихнете.
— Мы с ней дружили, — подхватил Терри, и на глазах у него заблестели слезы.
Папаша протянул руку и ладонью пришлепнул меня по затылку. Больно. И голова слегка закружилась.
— Тут я принимаю решения, — заявил папаша, придвигая ко мне свою физиономию, глаза в глаза. Изо рта у него пахло табаком и луком.
— Нечего ее бить! — возмутился Терри.
Папаша развернулся к Терри:
— Не забывайся, сынок! С кем это ты говоришь?
— Вы мне не отец! — огрызнулся Терри, на всякий случай отступая в сторонку. — Если вы столкнете Мэй Линн обратно в воду, я всем про это расскажу.
С минуту папаша внимательно присматривался к Терри. То ли расстояние прикидывал — сумеет ли одним прыжком добраться до него. Наверное, сообразил, что чересчур много возни выйдет. Расслабился, перестал сжимать кулаки. Мой папаша, Дон Уилсон, не из тех, кто станет тратить силы зря — он и не зря порой ленится потратить силушку.
Скривив свои тонкие сухие губы, папа процедил:
— Мы пошутили. Никто ее обратно спихивать не собирается. Так, Джин?
Дядя Джин окинул взглядом Терри, потом меня.
— Выходит, что так, — отвечал он, и на слух мне показалось, что слова эти перегорели у него во рту и высыпались одни уголья.
Папаша отослал Терри в город за приставом, но грузовика ему не дал, велел топать пешком. Можно было бы положить труп в грузовик и поехать в город всем вместе, но это бы вышло удобно и разумно, не так, как папаша привык. К тому же он Терри терпеть не мог, тот, видите ли, не такой, каким следует быть мужику. У дяди Джина имелся свой грузовик, но и он свою машину не предлагал. Наверное, брезговал класть туда мертвую девушку.
Я сидела на берегу и смотрела на Мэй Линн. Налетели мухи, от тела воняло, а мне все вспоминалось, какая она была чистенькая и красивая, и почему же с ней такое должно было приключиться. Все вышло не так, как в книгах, которые я любила читать, и не так, как в кино, когда люди умирали на экране. Там покойник выглядел точно так же, как перед смертью, вроде как уснул, и только. Тут я поняла, что на самом деле все по-другому, и мертвый человек ничем не отличается от застреленной белки или от свиньи, которой перерезали горло и свежуют ее над тазом.
Тени, толпясь, выходили из рощи и спешили к берегу, над рекой показался краешек луны, словно чье-то лицо медленно поднималось со дна. Запиликали вовсю сверчки, как только ножки себе не отхватят, с темнотой осмелели и расквакались лягушки. Если б я могла отвернуться и не смотреть на мертвое тело, так, пожалуй, вечер был красивый и приятный. Но смотрела-то я на покойницу и вся внутри застыла, вот как рука отнимается, если на нее навалиться во сне, так у меня душа онемела.
Папаша развел костер в стороне от мертвого тела, чтобы возле него дожидаться возвращения Терри с представителем закона; дядя Джин собрал рыбу и отнес ее в свой грузовик. Часть рыбы он вез маме, остальное — к себе домой, жене. Прежде чем уехать, он на пару с папашей хорошенько приложился к бутылке, и я гадала, не врежется ли он по дороге в дерево. Если доберется домой благополучно, заставит свою жену Иви чистить рыбу, а потом задаст ей взбучку. Дядя Джин говаривал, что лупит жену каждый день, когда у него есть время, а если сильно занят, то раз в неделю, чтоб не забывалась. Он порой и мне сулил задать взбучку, и папаша одобрял эту идею, но либо рядом случалась мама и останавливала его, и кончалось дело тем, что не он колотил меня, а папаша — его, или же он сам забывал про эту затею, потому что она мешала ему думать дальше про что он там думал.