Она стоит и молчит. Мать первая приходит в себя и, догадываясь, что сейчас может случиться непоправимое, закрывает девочку своим крупным телом.
«Маринка!» — отчаянно шепчет Галя и бросается к ней, даже не выпустив из рук чемодана. Она отталкивает мать, не видя ее предостерегающих жестов, не слыша ее испуганного: «Галя, ты что?!» Она покрывает дочь поцелуями, заглядывает ей в глаза, гладит и тормошит ее, снова целует и только твердит: «Маринка, Маринка!»
Минуты длится это. Кажется, что — часы. Еще ничего не сказано вслух, еще, на худой конец, все можно объяснить привязанностью к младшей сестре, повышенной чувствительностью, многолетней разлукой. Но тот, кто обманут, и так уже все понял, и все остальные поняли, что понял он. Только Женька невозмутимо гоняется за петухом, да сбитая с толку Маринка жмется в углу, молчит, не по-детски мучительно морща лоб.
Постепенно волна первых потрясений спадает. Отец под благовидным предлогом спешит улизнуть из дома. Маринку отправляют к подруге. Мать с нарочитой веселостью начинает суетиться вокруг стола, следя недреманным оком, чтобы Галя и Геннадий не оказались без присмотра.
Но все же наступает такой момент, когда, как ни тяни, надо расходиться по комнатам: за окнами — ночь. Галя и Геннадий остаются одни… Они молчат. Им трудно взглянуть друг на друга. Наконец Геннадий говорит подчеркнуто ласковым голосом:
— Неужели нельзя было сказать правду?
И больше — ни слова. Ни слова. Но Галя понимает, что все теперь пойдет по-иному, что ее безмятежной семейной идиллии пришел конец. Впрочем, ей это уже все равно.
Все дни она проводит с Маринкой.
Она гуляет с ней, часами держит у себя на коленях, возится с ней в песке, любуется из окна, когда Маринка с подругами прыгает через скакалочку…
Она вглядывается в дочь и все время ловит себя на том, что старается отыскать в ней Славины черты.
Она подмечает в Маринке его жесты, его улыбку, его разрез глаз, его наклон головы…
Она идет с ней в чахлую дубовую рощицу, а перед глазами — чащоба, в которой они со Славой чуть не заблудились.
Она идет с ней на озеро и вспоминает, как Слава учил ее плавать.
На каждом шагу подстерегают ее мучительные, горько-счастливые воспоминания, и это становится невыносимым.
Тогда созревает дерзкое решение.
Днем, между завтраком и обедом, сказав, что идет с Маринкой погулять, и подбросив в почтовый ящик коротенькую записку, она без вещей и почти без денег, не простившись, вместе с дочерью уезжает в свой родной город. Здесь она узнает, что Слава — ныне инженер Вячеслав Алексеевич Бельский — работает после окончания института в Иркутске. Заняв у знакомых денег, Галя, не теряя ни одного дня, едет в Сибирь.
В Иркутске ей без особого труда удается разыскать его. На звонок дверь открывают девочки-погодки, лет пяти-шести, и, узнав, кого нужно незнакомой тете, торжественно выводят из комнаты лысеющего папу.
Прочитав то злополучное письмо, Слава немедленно примчался домой. Здесь он узнал, что семья Гали неожиданно выехала из города, не сказав куда и зачем.
Он бросился к Галиным подругам. Но те и сами были в полном неведении.
Он послал телеграмму в Воронеж, в институт. Пришел ответ: «Подала заявление об уходе по болезни».
Он возвратился в Москву. Ему вспомнились газетные статьи, где рассказывалось, как сотрудники милиции помогли отыскать родных и друзей, потерявшихся много лет назад. Их находили даже по случайно сохранившимся в памяти приметам.
Слава помнил не случайные приметы. Он знал имя. Знал отчество. Знал фамилию и возраст.
Неужели человек — песчинка, которую нельзя найти?
Но милиция не разыскивает сбежавших возлюбленных. У нее есть дела и поважнее.
У нее — да. Но у Славы не было дела важнее.
Он просил. Он умолял, грозился и даже плакал. А в милиции сидят люди. Обыкновенные люди. И может быть, не совсем обыкновенные: уж такая у них работа. Человечная работа.
— Ладно, — сказал начальник, — поищем.
Некоторое время спустя пришел ворох адресов. Восемнадцатилетняя Галина Ивановна Портнова проживала и в Москве, и в Харькове, и в Нарьян-Маре, и в Андижане, и в Томской области, и в Рязанской, и еще в десятках городов и сел.
Все Гали Портновы откликнулись на Славины письма. Все до одной!
Среди них не было его Гали.
— Видно, нигде не прописана, — сказал начальник. — Или сами чего-нибудь путаете.
Два года мучился Слава, надеясь получить от исчезнувшей Гали хоть какие-нибудь известия. Но Галя молчала. И тогда девушка, которая была рядом, милая девушка, лишь немного напоминавшая Галю, но зато любившая преданней, стала его женой.