— Да ты не бойся, — продолжал Денискин, видя, что Сережка не решается подойти. — Здесь все свои. Вот Каланча, видишь? Свой… Теперь гляди — Заливала. Обратно свой. А это… — Денискин ткнул пальцем в незнакомого. — Это мой братеник, будьте знакомы.
— Братеник? — удивленно переспросил Сергей.
Он знал всех братьев Петра — семья Денискиных жила по соседству, но этого парня он видел впервые.
«Братенику» опять стало смешно, и он захрюкал.
Денискин небрежно взял его левую руку и поднес к глазам Сергея. Бледным синим пунктиром на тыльной стороне ладони была изображена решетка, а рядом с ней — кинжал, вокруг которого вилась змея. Потом Денискин показал свою левую руку: на ней тоже была решетка и змея.
— Понял? — Денискин заглянул Сережке в глаза.
Сережка кивнул головой, хотя он ничего не понял.
«Братеник» выплюнул сигарету и сосредоточенно заковырял спичкой в зубах.
Набравшись храбрости, Сережка спросил Денискина:
— Будешь на работу поступать или пойдешь учиться?
— Учиться? Хм… Оно бы, конечно, неплохо. Только я, брат, уже ученый. Все науки прошел… Хватит. Теперь мы работать будем. Верно я говорю, Пузан, — поработаем?
«Братеник», захлебываясь от смеха, пробормотал:
— Поработаем… На Доску почета запишемся…
Сережка не понял: всерьез они или шутят.
Наверху открылась дверь, раздались шаги. Ребята разом затихли.
— Сергей, ты, что ли? — свесившись через перила и вглядываясь в полумрак, спросила Юлька.
— Ну, я, — недовольно ответил Сережка.
— Хватит шататься, иди помогать. Давай быстро!..
— Это сестра его, — шепнул Борька, — такая зануда…
Сережка быстро зашагал по ступенькам, вобрав голову в плечи и не оглядываясь.
— Беги, беги! — крикнул вдогонку Денискин. — Сейчас тебя сестричка на горшочек посадит…
Громкий хохот покрыл его слова.
«Они тоже считают меня маленьким, — зло думал Сережка, едва сдерживая подступающие к горлу слезы. — И смеются. Все смеются… А все мать: того нельзя, этого… Ну, хорошо, пусть ростом маленький, но разве в росте дело? Все ребята гуляют, а я — сиди дома. Теперь скажут: маменькин сыночек».
Эта мысль томила его все время, пока он помогал матери и сестре расставлять сдвинутую при уборке мебель.
Не было еще и девяти часов, а уже пришел дядя Паша — двоюродный брат отца, со своей новой женой, совсем молоденькой девчонкой, годившейся ему в дочери. Рядом с ней дядя Паша всегда старался казаться юным бодрячком, суетился, шумел и без умолку тараторил.
Вот и сейчас, он ни с того ни с сего начал заигрывать с Сережкой: «А ну, племяшок, поборемся!» И они стали бороться, свалились на диван, потом на пол. Когда дяде Паше это надоело, он засуетился вокруг стола, заглядывая в каждую вазочку, в каждый графинчик.
— А водочки-то маловато! — заметил он и молодцевато подмигнул жене, хотя на всех семейных торжествах вторую рюмку он обычно выпивал, морщась и кряхтя. — Ну-ка, Сережка, сгоняй за горючим.
— Ладно уж тебе, — покровительственно сказала жена дяди Паши. — Тоже мне пивец! Не знаешь, что ли, не продадут ему водку.
— Спасибо за разъяснение, — ответил дядя Паша. — Насколько мне известно, еще не было случая, чтобы за деньги чего-нибудь не продавали. Хоть детям, хоть не детям. Закон — это одно, цыпочка, а жизнь — другое. — Дядя Паша понизил голос и осторожно покосился на дверь: ни матери, ни сестры в комнате не было. — А ну-ка, Сережка, получай новогодний подарок.
Хрустящая пятерка появилась в его руке.
— Смотай за поллитром! А сдача твоя…
Зажав деньги в кулаке, Сережка бегом спустился по лестнице — он был рад, что вырвался на улицу.
Внизу, на том же месте, что и два часа назад, о чем-то шептались, попыхивая огрызками сигарет, Денискин и его компания.
— Куда собрался? — небрежно спросил Денискин.
— Да вот… — Сережка вытащил новенькую пятерку. — Дядька в магазин послал.
— Да-а… интересное кино! — процедил Денискин. — Все детки будут встречать Новый год, а нам с тобой, Пузан, кровью заработавшим хорошую жизнь, придется глотать кислород. И это называется справедливостью!.. — Он неопределенно повел рукой. — На одном конце деньги, на другом — нищета. Так нас учит Гоголь. Или Гегель, точно не помню. И главное — деньги попадают в руки детей, и они их тратят — подумать только — на молочко!
— Ну да! — обиделся Сережка. — На молочко… Что я, вина не пью, что ли?
— Факт — не пьешь, — вставил Борис — Я-то знаю.
— Нет, пью! — тихо сказал Сережка.
— Говорят, трус ты большой, — ухмыльнулся Денискин. Он пожевал губами, сплюнул и добавил: — А трусы все непьющие, это уж точно.