Накануне вечером, рассказывал он, ему пришла в голову мысль забраться в чью-то квартиру. Он облюбовал тот дом, где его задержали, — невысокий, стоящий укромно в глубине двора. Для храбрости выпил пол-литра и полез на чердак. Оттуда выбрался на крышу. Ноги его не слушались. По мокрому скату крыши пришлось ползти на четвереньках. И все-таки он добрался до водосточной трубы, спустился под ней, нащупал карниз — скользкий, узкий и старый, штукатурка сыпалась под ногами, и порою ему казалось, что он тоже падает — вместе с ней. Но он шел и шел, упорно двигаясь к цели. Наткнулся на распахнутую створку окна. И увидел женщину, которая спала, подложив локоть под щеку.
Итак — признание, оставалось только его подкрепить. И его подкрепили. Нашли чердак и трубу. И карниз. Убедились: по карнизу можно добраться до кузинского окна. Правда, было сомнение: а здоров ли Саранцев? Психически — нормален ли он? Ведь вроде бы для нормального человека достаточно странен тот способ, которым Саранцев решился проникнуть в чужое жилье.
Экспертиза признала: абсолютно нормален. Никаких отклонений в психике. Разве что — мало контактен. Не желает говорить о своем деле. Но это вовсе не отклонение — скорее подтверждение психической полноценности: задним числом осознал то, что сделал, и стыдится говорить о своем позоре.
А — с другой стороны: так ли уж странно, с позиций преступника, то, что Саранцев сделал? Разве не знаем мы, например, что воры влезают порой через окно? И не только на первый этаж… Уголовная хроника полна такими историями. Никого они не удивляют. Возмущают — да. Но — не удивляют…
Так закончилось следствие, дело отправили в суд, и защита Саранцева была поручена мне.
Я взялся за нее с легким сердцем, потому что она не сулила особых хлопот: преступник сознался, раскаялся, впервые судим, у него отличное прошлое, а преступление не причинило тяжких последствий. Он не может рассчитывать на оправдание, но на снисхождение — безусловно. Доказать это, добиться для него снисхождения не составляло, пожалуй, большого труда.
…— Вот и отлично, — вяло произносит Саранцев, когда я коротко знакомлю его с планом защиты. — И пожалуйста, без подробностей, без длинных речей. Сколько дадут, столько дадут. Я на вас в претензии не буду.
Он-то не будет, ну, а я сам?.. Весь вечер хожу по пустынным улицам, проговаривая свою завтрашнюю речь. Саранцев хочет не длинную. Длинной не может и быть. Сказать-то, в сущности, нечего. Эти просьбы о снисхождении, они ведь лежат на поверхности. Очевидны для каждого. Характеристику вытребовал не я: ее приобщил к делу следователь, подчеркнув карандашом все доброе, что сказано там о подсудимом.
Дело и вправду простейшее, только вот роли в нем мне не оставлено никакой.
Ну, а что, если он все-таки невменяем? Если врачи попросту не разобрались. Как-то не вяжется его преступление с обликом передовика производства, шофера первого класса, многолетнего члена месткома, чей авторитет безупречен. С обликом человека, про которого все говорят, что он застенчив и скромен.
Водка могла преобразить его, это бесспорно. Особенно — сразу пол-литра. Человек, не привыкший к спиртному, может с собой и не совладать. Если бы, к примеру, Саранцев подрался, нахулиганил, надерзил, даже залез в карман или угнал чужую машину, я бы мог это как-то понять. Не оправдать, а понять. Объяснить самому себе психологический механизм поступка.
Но тут я ничего понять не могу. Зачем ему понадобилось в ливень лезть на крышу незнакомого дома, спускаться по скользкой трубе, каждую минуту рискуя свалиться и сломать себе шею, потом балансировать на узком карнизе, не имея конкретной цели, не зная, будет ли на его пути открытое окно, что ждет его в комнате, удастся ли выбраться назад?..
И еще — такой очень важный вопрос: почему он напился? Что заставило этого трезвенника (из производственной характеристики: «За одиннадцать лет работы в автопарке Саранцев никогда не замечался употребляющим алкоголь») выпить сразу пол-литра? Да и где он их пил? Дома? Но Саранцев живет на другом конце города. В ресторане? Одному — ему вряд ли бы дали бутылку. Но допустим, что дали. Зачем в одиночку он пошел в ресторан? Какое горе залить? Или, может, он пил в подворотне? Приехал сюда километров за десять, выпил — и полез откалывать номера… Смешно? Нет. Абсурдно! Бред какой-то… Концы не сходятся с концами…
Вопросов много, а ответа нет ни на один. Сплошные загадки.
Процесс начинается в пустом зале — при закрытых дверях. Такие дела всегда слушают при закрытых, чтобы спокойно и неторопливо, без любопытных глаз, докопаться до истины. Но, похоже, до истины никто на этот раз докапываться не будет. Сам Саранцев склонен к этому меньше всего. Он спокойно сидит на скамье подсудимых, ко всему безучастный, и даже не смотрит в ту сторону, где — одна-одинешенька — надменно щурится темноволосая женщина с узким лицом античной красавицы. Сиреневый ажурный платочек лежит у нее на коленях, и этим платочком она то и дело осторожно дотрагивается до своих пламенеющих щек.