И вот ради этого — чтобы воспитывать, побуждая каждого строго следовать велениям закона, демонстрируя неизбежное торжество справедливости, суд сам «идет к горе». Те, кто по своей воле ни за что не пошли бы в нарсуд, валом валят на сессию, проходящую в клубе.
Я пришел без опоздания, но зал уже был полон. Паренек лет четырнадцати с огорчением уступил мне место на подоконнике — другого, увы, не нашлось.
«Сюжет», который на этот раз суд представил вниманию публики, не изобиловал кошмарными деталями и неожиданными ходами. Сначала он показался мне даже заурядным донельзя, лишенным какой бы то ни было остроты. Но по тому, как зал реагировал на каждое слово, звучавшее со сцены, можно было понять, что для публичного «показа» дело выбрано не случайно.
Вот уже несколько месяцев город ждал этого дня. Шли письма в редакции местных газет, звонили районным руководителям, ходили на прием к прокурору — не родственники потерпевшей, а посторонние люди. Спрашивали: когда же? Подгоняли: скорей! Требовали: найдите наконец преступника и покарайте его! «Мы опасаемся ходить по улицам, пока преступник на свободе!» — написали горожане на имя прокурора. И хотя была в этом доля эмоционального преувеличения, их можно понять.
Ограбили Клаву Артеменко, продавщицу станционного буфета. Поздним вечером, возвращаясь с работы, она шла, как всегда, пустырем, чтобы сократить путь. На пустыре в эту пору совершенно безлюдно. И совершенно темно…
Обдав Клаву грязью, машина преградила ей путь. Какой-то мужчина — рослый, широкоплечий («может, водитель, а может, и пассажир, я не запомнила», — сказала Клава) — молча вырвал из ее рук сумку, отобрал брошку, часы. «Снимай серьги!» — угрожающе прошептал он — это были его единственные слова.
Потом он с трудом втиснулся в кабину, машина сразу дала газ и скрылась в темноте. Номер — нарочно, случайно ли — оказался заляпанным грязью, но Клава успела заметить главное: грабитель был на сером «Запорожце» («На сером», — повторила Клава суду, и я тут же подумал: ночью все кошки серы. Пословица лежала на поверхности, было бы странно, если бы я ее не вспомнил).
Милицейские мотоциклы примчались по Клавиному сигналу минут через сорок. При свете фар долго искали место происшествия. «Может быть, здесь, — сказала Клава, — а может, и здесь». Разница между двумя «здесь» равнялась чуть ли не ста метрам. Но и то правда: как ей было запомнить в темноте, напуганной и потрясенной, точное место? Вбить колышек, что ли?..
Следов было множество (машины ходили тут часто) — размазанных, наслоенных друг на друга, размытых дождем. Осмотрели огромную территорию — никаких признаков «Запорожца» не нашли. Ни следов борьбы (борьбы, как мы помним, и не было), ни следов мужской обуви. Может быть, плохо искали. Но, похоже, искали неплохо, и если не нашли, то не по своей вине.
Милиция сделала то, что в ее силах. Она взяла на контроль всех владельцев серых «Запорожцев» — не только в городе, но и в районе. Их друзей и знакомых. И тех, кто когда-то судился за кражи и грабежи. Кто был у милиции на подозрении, кого держала она под контролем — профилактики ради. Кто пытался сбыть часы, брошь или серьги. Кто вдруг стал широко тратить неизвестно откуда добытые деньги.
И вскоре (не очень-то вскоре: месяца через два), после того как один за другим по разным причинам отпали все «кандидаты», остался единственный — наиболее «подходящий». Это был некий Василий Соснин, владелец серого «Запорожца», купленного, кстати, на средства весьма сомнительные. Несколько лет назад он уже успел «отбыть срок», вернувшись, обзавелся семьей, стал работать, но так и не расстался со своей репутацией пройдохи и лоботряса. То его видели в темных компаниях, то он шатался, пьяный, по закусочным и буфетам. Все жалели жену — та плакала, но терпела: у них уже было двое детей.
Этот самый Соснин сразу после того, как ограбили Клаву, оказался вдруг при деньгах. Многие видели, как на следующий день он шиковал в ресторане. Вечером того дня, когда произошло ограбление, он вернулся домой поздно, причем так и не смог объяснить, где же он был. Правда, нашелся свидетель, который встретил Соснина примерно в те же часы в десяти километрах от места ограбления. Но долго ли добраться туда на колесах? И свидетель не засек точное время. И сам Соснин, которому ухватиться бы за это алиби, категорически отрицал, что там вообще был.
И — что самое главное — Клава опознала в нем грабителя. Без малейших сомнений. С первого взгляда. Он и правда был рослый, широкоплечий.