«Признать виновным… — читал судья. — Приговорить…» Зал взорвался аплодисментами…
Но это был, в сущности, не финал. Финал наступил гораздо позднее.
В буфет, где работала Клава, пришла посетительница. Протянула деньги, чтобы расплатиться. И Клава заметила на ее руке часы. Свои часы…
Как же попали они к той женщине? Та сказала, что ей подарил их парень, который недавно стал за нею ухаживать. Парень не отпирался, но утверждал, что часы купил на рынке у незнакомого человека. Сначала предполагали, что это просто сообщник Соснина, укрывший по его просьбе награбленное. Но проверка показала, что Соснин и этот парень не были даже знакомы.
«Понаблюдаем, — решил начальник уголовного розыска. — Мало ли что…» И верно: он не ошибся. Парня как-то заметили в обществе одного парикмахера, который был примечателен тем, что имел «Запорожец». Не серый, а светло-бежевый. Но — «Запорожец»…
Не без сожаления я опускаю подробности этого очень интересного розыска. Парикмахер, на которого пало подозрение в грабеже, оказался к нему непричастен. Зато парень, презентовавший подруге чужие часы, был полностью уличен. Иногда он промышлял «левой» работой: ремонтировал машины несведущих в технике владельцев. Подрабатывал и у парикмахера, который полностью ему доверял и не имел оснований усомниться в его честности. Парень брал машину на вечер, а то и на несколько дней. Остальное, я думаю, ясно. Скажу лишь, что этот парень был действительно рослым и широкоплечим! Это единственное, что делало его похожим на Соснина.
После того как истинный преступник был обнаружен, с легкостью нашлось объяснение и всем прежним «уликам». Впрочем, улик-то, если разобраться, кроме опознания, не было никаких. А опознание, как мы видим, нуждается в самом критическом, в самом придирчивом к себе отношении. Его, я думаю, можно класть на судейские весы, лишь если оно надежно подкреплено другими уликами и выдержало сложнейшее из испытаний — испытание сомнением.
Ну, а кроме опознания — что же, собственно, было? «Шальные» деньги, которые тратил Соснин? Их давала ему, как впоследствии оказалось, одна состоятельная особа, к которой он часто наведывался тайком от жены. Был у нее и в тот вечер, когда ограбили Клаву: вблизи дома этой особы Соснина и заметил свидетель, который не явился в суд.
Хотя Соснин благородно скрыл эту связь и даже, ради своего оправдания, не сослался на алиби, его безнравственное поведение симпатий, конечно, не вызывает. Но ведь и самый несимпатичный человек не может быть осужден за то, чего он не делал. Хотя бы в его «анамнезе» и была судимость. Боюсь, что именно она-то и была решающей гирькой на весах правосудия в том злосчастном процессе. Об этом прямо не говорилось. Но подразумевалось.
Процесс, на котором осудили настоящего грабителя, проходил не в Доме культуры. И о прекращении дела Соснина, о его освобождении не сообщали публично: аплодисментов по этому поводу не полагалось. Просто он вернулся к некогда плакавшей от его загулов жене. Она заплакала и на этот раз — от счастья, что он дома.
Ошибка исправлена, но где гарантия, что она не повторится? Не с Сосниным, так с другими. Стремление не «осложнять» процесс в угоду его «воспитательному эффекту», к сожалению, не такая уж редкость, когда дело слушается выездной сессией. А между тем, как указал пленум Верховного суда СССР, «никакое отступление от норм материального и процессуального права и упрощенчество при рассмотрении дел недопустимы и не могут быть оправданы соображениями так называемой целесообразности». И в самом деле, можно ли говорить о целесообразности поспешного, необоснованного или мнимообоснованного приговора, который если что-то и воспитывает, то лишь искаженное представление о правосудии.
В далеком теперь уже прошлом — лет сорок и больше назад — выездные сессии назывались показательными процессами. Со временем этот термин вышел из обихода, но смысл, который в него вкладывали, — остался. Выездная сессия по своей сути и ныне сохраняет черты показательного процесса, который призван убедить присутствующих в неотвратимости и суровости наказания за содеянное зло — воспитать устрашением, если пользоваться терминологией юристов: смотрите, дескать, наматывайте на ус!.. Поэтому трудно представить себе выездную сессию, окончившуюся мягким, а тем более — оправдательным приговором: если возможен такой приговор, суд едва ли пойдет «в люди».