Слугина и Бульбакова признали виновными в убийстве из-за корысти. Корысть и вправду была велика: пара стоптанных туфель, разменная мелочь, сигареты и неполная бутылка вина. Три жизни (и увечье четвертого!) — такова цена этой корысти…
Значит, что же — убивал «просто так»? Просто так ничего не бывает. Это не только расхожая «мудрость», итог нехитрых житейских наблюдений, но и строго научная истина, подтвержденная анализом и на этот раз. Когда юристы и психологи после публикации очерка «У крутого обрыва» внимательно исследовали дело, они обнаружили, что поступки Слугина «не лишены мотивов. Однако эти мотивы лежат не на виду, а глубоко запрятаны в отношении Слугина к окружающим людям, в содержании его собственных самооценок, в выработанных им привычках и в понимании своего места среди других людей».
В семье Слугиных, как мы видели, царил культ насилия, и этот культ, вместе с культом спиртного, от отца перешел к сыну. И от матери — тоже… Но отец, в довершение ко всему, был еще и поселковым клоуном, да и мать — местным посмешищем, когда горланистой пьянчужкой шаталась по улицам и по рынку. Могло ли это не ранить самолюбие сына и не озлобить его?
Всюду он был худшим из худших: последним учеником, бестолочью, лентяем, отпрыском алкоголиков и «рыжих». Никто не хотел иметь с ним дело, все отталкивали его, отпихивали, боялись. Самолюбие было задето, и этим не подавлялась, а лишь распалялась потребность «самоутвердиться», компенсируя свою «неполноценность» тем единственным способом, который был ему доступен, понятен, знаком: кулаком и ножом. Ему постоянно нужны были люди, аудитория, перед которой можно было «проявиться» — не умом, не трудом, не успехами, а страхом, который он наводил. Ему подчинялись, и это возвышало его в собственных глазах.
Но объясняет ли нам этот анализ внутренних пружин, руководивших его поступками, почему все-таки Слугин у б и л? Именно в этот момент, а не в какой-то другой, именно этих людей, а не тех, именно так, а не как-то иначе? Вряд ли… Едва ли… Не следует ли в поисках причин этого необъяснимого для нас поступка обратиться к особенностям личности Слугина, к тем свойствам его характера, его темперамента, которые выделяют его из ряда других личностей, формируют его сложный психофизиологический и нравственный облик? Такой анализ не под силу юристу, не под силу и обычному педагогу, психологические познания которого не безграничны.
Вот что пишет криминолог и судебный психолог М. Коченов, также подвергший анализу это уникальное дело:
«Границы нашего познания расширяются с каждым годом, а значит, увеличиваются и возможности активного и благотворного воздействия на личность. Психология давно уже превратилась в реальную силу, и ее надо смелее вводить в бой с преступностью — прежде всего для профилактики правонарушений несовершеннолетних.
Настало, видимо, время для серьезного обсуждения возможности создания в той или иной форме практической психолого-педагогической службы, направленной на предупреждение преступности несовершеннолетних.
Представим себе, что после одного из первых правонарушений Слугин попадает не на беседу к участковому уполномоченному, а на исследование к профессиональному психологу. Думаю, что многое было бы обнаружено своевременно, а значит — своевременно приняты меры.
Не будет ничего зазорного и в том, если органы, от которых зависит выбор формы наказания подростка, обратятся за консультацией к специалистам в области психологии и педагогики. Между прочим, подобный опыт уже существует и в некоторых европейских социалистических странах. Разве преподаватели ГПТУ и даже — еще того раньше — учителя школы не могли обратить внимание на ту общественную опасность, которая таится в особенностях психики Слугина, в образе его жизни? Но они оказались неспособными вовремя предотвратить это зло. Зато если бы существовала надлежащая психологическая служба, такие вопросы решились бы профессионально и эффективно. Почти не сомневаюсь в том, что психологи, учитывая условия, в которых жил Слугин, и некоторые особенности его личности, порекомендовали бы изолировать его на некоторое время, а не предоставлять возможность «перевоспитываться» своими силами и средствами».
Хотя М. Коченов и уклонился от четкого ответа на вопрос, что же послужило мотивом этого преступления (он признал лишь, что «дело Слугина и Бульбакова принадлежит к числу уникальных по фабуле и сложнейших в психологическом отношении»), им, и это самое главное, предложено конструктивное и весьма перспективное решение для профилактики наиболее опасных и тяжких преступлений, совершаемых людьми, подобными Слугину. Ведь для каждого очевидно, что сигналы «остерегайтесь меня» Слугин подавал не раз. Весь его облик, его поведение, отношение к окружающим, глухое равнодушие к чужой боли, «самоутверждаемость» насилием, потребность в агрессивных действиях, в причинении страданий, — все это было так очевидно, что требовалось даже не зоркое око педагога, а внимательный взгляд самого обыкновенного, профессионально далекого от педагогики, человека, чтобы понять реальную опасность, которую Слугин представляет для общества. Представляет и в том случае, если он п о к а еще и не совершил тяжкого деяния.