Теперь дадим слово Ф. В. Новохижину:
«Когда я лежал с сотрясением мозга, ко мне приезжал следователь милиции. Он уверял меня, что Саня (то есть Голубев) в избиении не участвовал. Я отказался признать это, и следователь уехал. А через день или два приезжают родители «Сани» (и адрес знают, и по имени-отчеству называют) с просьбой простить их сына, уверяют, что заплатят мне за болезнь, плачут: если сына осудят, то к новому сроку суд приплюсует тот, который Саня «недосидел» по старому. Ушли они от меня ни с чем, но кто-то за моей спиной, видимо, постарался, и «Саня» из дела исчез, а вместо него появился Орлов. Этот Орлов сначала категорически отрицал свое участие в избиении, а потом с той же категоричностью стал настаивать, что именно он был зачинщиком. Секрет, я думаю, прост: Орлов — несовершеннолетний, ранее не судим… В итоге все избавились от ответственности: и Грызухин, и Голубев, и Орлов… Поверьте, мне иногда кажется — уже не сам ли я себя избил в тот злополучный день?»
Это — Голубев… А Грызухин? Заступников у него, повторяю снова, вроде бы нет. Пьянством, дебошами, паразитизмом (Грызухин нигде не работает, промышляет браконьерством — тем и живет) он едва ли служит городу украшением. Маялись с ним и маются, а терпят. Почему?
Гипотез может быть несколько, я попробую высказать только одну.
Не столкнулись ли мы с феноменом процентомании, которая зло — всюду, а в той сфере, о которой идет разговор, зло вдвойне?
Процент для статистики, объективно фиксирующей существующую реальность, — дело полезное и необходимое. Процент для отчетности, «украшающей» действительность, — дело отнюдь не полезное. Оно сродни пресловутым припискам, создающим ложную картину производственного успеха.
Искусственная отчетность, создающая иллюзию благополучия, была решительно осуждена несколько лет назад Генеральным Прокурором СССР, обязавшим всех прокуроров принимать решительные — и притом крутые! — меры «при установлении фактов сокрытия преступлений от учета», в случае нарушения законности, «при регистрации уголовных проявлений… и сообщений о совершенных преступлениях». Проблема эта, как видим, — общественно важная, борьба с очковтирателями и на этом фронте идет полным ходом, однако с рецидивами опасного «украшательства» приходится сталкиваться до сих пор.
Конечно, выглядеть районом с невысоким «индексом» преступности всегда приятно. Выглядеть? Или быть? Чтобы быть, надо искоренять преступность, а это куда труднее, чем закрыть глаза на поступки грызухиных и внести желанные коррективы в досадно неподдающийся «индекс».
Все мы заинтересованы в сокращении преступности, но не на бумаге — в действительности. Оттого что преступления Грызухина не завершились судебным приговором, правонарушений в районе не стало меньше. Меньше стал только «процент». А правонарушений — больше.
Ибо давно известно, что безнаказанность развращает. Лишь случайно оступившийся человек, духовно и нравственно зрелый, прощение воспринимает как доверие, как моральный кредит, который нужно оправдать всей своей жизнью. Не в суровости воспитательный смысл наказания — в его неотвратимости. Мы часто повторяем эти слова, но всегда ли воплощаем их в жизни? Разве отчет по процентам, стремление выпрямить «кривую», чтобы выглядеть лучше в сводках по области, по району, — разве не мешает все это воплощению принципа неотвратимости, который — доказано практикой! — служит надежным профилактическим средством? Если только проводится неукоснительно. Всегда. Везде.
Когда Новохижин давал показания в милиции, он точно воспроизвел все детали преступления, опознал хулиганов, рассказал, кто ударил первым, кто набросился потом. В прокуратуре сообщил еще больше подробностей: память непрерывно возвращала его к переживаниям августовского дня, восстанавливая минуту за минутой горестный тот эпизод, который стал для него событием, потрясшим душу. Незабываемым до конца дней…
«Почему вы так хорошо все помните? — недоверчиво спросили его. — Ведь вас избили, и вы потеряли сознание. Вот и сами вы говорите: нашло на меня словно з а т м е н и е, от удара я не сразу очнулся…»
Художник Новохижин употребил это слово иносказательно, от привычки мыслить образами и образами воссоздавать картины жизни на полотне.
А вот на тех, кто заставил его, пострадавшего от хулиганов, стыдливо оправдываться, жалостливо доказывать, безуспешно просить о защите своих прав, — не нашло ли на них, именно на них, загадочное з а т м е н и е, сковавшее их руки и не позволившее исполнить свой прямой служебный долг? Затмение без всяких иносказаний…