Как ни старался Жеронимо Арренега вразумить своего приятеля, Сидро упорно не поддавался на его уговоры. Прикидывался, что не понимает, чего тот от него хочет. Пожимал плечами, улыбался — словом, вел себя как глухой, будто и не слыхал, что ему говорят. Да он и в самом деле не слушал: такие речи — это как пение сирен, заслушаешься — пропадешь… Его мучил волчий голод — он и не подозревал, что от голода так мутит и голова кружится, как у пьяного. Но он не хотел, чтоб его схватили жандармы, при одной мысли об этом руки-ноги у него начинали дрожать от страха. Жеронимо — славный товарищ. Рыжик помнил, как они ходили с ним на вечеринку в Порто-Алто. Но на такие дела он ему не компания, пусть на него не рассчитывает. Правда, он задолжал Жеронимо, тот платил за него в таверне, но он все отдаст, непременно отдаст, за ним не пропадет.
— Экий ты дурак, парень, — уламывал его Жеронимо. — Говорю тебе, дело верное, чего ты трясешься, как овечий хвост? Неужто я стану свою башку в петлю совать? В армии нахлебался горячего до слез — сыт по горло. Теперь разбираюсь, что почем. Ну, давай решайся!
— А как мы ее продадим, лошадь-то? — заколебался Рыжик.
— Да ведь я тебе уже сказал, что беру это на себя.
— А кому ты ее продашь?
— Опять двадцать пять. Обуться, одеться тебе надо, или как? А коли надо, держись берега — рыбка будет. Работы сейчас не найдешь. Покамест уборка не начнется, хоть с утра до ночи на площади торчи, никто тебя не наймет. Да и в сезон не особо надейся — кому такой оборванец нужен? Из вора не сделаешь сеньора. Возьмут тебя, голубчика, да и в каталажку, и вся недолга.
— Пойду куда глаза глядят. Авось повезет.
Арренега расхохотался, туго стягивая поясом тонкую талию.
— Ну, тогда топай в Алентежо, удачник. Там толпы таких бродяг побираются, а те, кто посмелее, в горах постреливают.
— Говорят, на дорогах работа есть…
— Ну да, есть — грабить проезжих. А ты в таком деле не заробеешь?
— Я уже сказал тебе, что не хочу воровать.
— А, все воруют. Ты поди, когда в лавке был, тоже помогал хозяину обсчитывать да обвешивать.
Сидро пожал плечами.
— Да тебя на первом перекрестке зацапают, это уж как пить дать. Возьмут тебя, молодца, за шиворот и начнут допрос чинить: кто, да откуда, да куда путь держишь. Да еще по шее накладут. Коли посчастливится, припаяют бродяжничество. Все равно пять лет заработаешь. Заступиться-то за тебя ведь некому. А судья в Бенавенте шутить не любит. Сейчас тебя на заметку — и пропала твоя головушка!
— Но ведь я не собираюсь ничего делать? Если б я…
— Во-во. Кто ничего не делает, тот и есть самый настоящий бродяга. И будут тебя учить уму-разуму. Куда уж лучше сесть за воровство. А потом, ведь ты же можешь сказать, что лошадь тебе просто попалась на дороге. Ну, словом, наплетешь что-нибудь, иль, может, ты и на это не горазд? Ну, врать-то, положим, все мастера.
— А что мне с ней делать-то, с лошадью?
— Экий ты остолоп, и чего только я с тобой время попусту теряю! И как это ты на гармошке выучился, ума не приложу! Всего-то ты боишься, все-то тебе нужно разжевать да в рот положить! Дерьмо ты, парень, голь перекатная! Ну что ты чушь городишь? Ну слопай ее, эту лошадь, коли ты не знаешь, что с ней делать. Ведь я тебе уже толковал: ночью я буду тебя ждать у моста. И покупателя с собой приведу. Есть тут один. В два счета дело сладим: ему лошадь, нам денежки. Он человек надежный — не выдаст. Зайдем стаканчик пропустим?
— Нет, спасибо.
— Ну хоть поешь сардин с хлебом.
Сидро заколебался. Живот у него совсем подвело с голоду, и при мысли о еде лицо его просветлело. Арренега вошел в таверну и, потянув Сидро, заставил его сесть рядом. Дочка хозяина принесла им хлеб и две сардины. Сидро отвернулся к двери, но запах жареной рыбы проникал ему в самое сердце.
— Ешь, парень. А насчет того… не хочешь, как хочешь. Только помни — никакого разговору промеж нас не было. Я и один могу. Труса праздновать не буду, как некоторые.
— А чего ты братьев не подбил на это дело? — проговорил Алсидес с набитым ртом.
— Да я на них не надеюсь.
— А на меня?
Жеронимо Арренега хлопнул Сидро по плечу и подмигнул ему:
— Стал бы я с тобой разговоры разговаривать, ежели б не надеялся. Личность у тебя больно подходящая. Сразу видать, уж коли такой парень за что возьмется — дело будет.
Они взглянули друг на друга и рассмеялись. Сидро был польщен таким доверием.
— Лошадь бы ладно, — заговорил он, — да сраму-то не оберешься, ежели поймают. Ведь она, подлая, как начнет лягаться…
— Вот те на, а я:то думал, ты — кузнец, дело свое знаешь. Что ж, разве ты не сумеешь ее укротить?