Гондольфо подвинул письмо к консулу, тот поставил свою печать и, сложив лист вчетверо, завернул его в кусок шелковой ткани. Нотариус растопил воск, и шелковый пакет был запечатан четырьмя печатями.
— Пойти сказать, чтоб на фелуке поднимали паруса? — спросил Гондольфо.
— Ты, Гондольфо, видно, до сих пор не можешь протрезвиться, — сказал с упреком консул. — На море шторм. Письмо придется отправлять с всадником. Ты сам понимаешь — письмо важное. Кого бы нам послать в Кафу. А?
— Позволь, отец, мне! — Якобо вскочил и подошел к столу.
— Нет, сынок, мы с тобой скоро и так съездим в Кафу. А с пакетом тебя посылать нельзя. Я даже аргузию это письмо не доверю.
— Кто же его повезет? — спросил Гондольфо.
— Ты. Может быть, консул Кафы пожелает еще что-нибудь узнать — кто лучше тебя рассказать может?
— Гондольфо ди Портуфино — посол Солдайи. Хм, неплохо….
Спустя час из северных ворот Сурожа выехал всадник. Его нетрудно было узнать — это Гондольфо. Сейчас у него бравый вид: на голове зеленая шляпа с двумя перьями, под коричневым огромным плащом на широком кожаном ремне подвешена сабля, за ремнем — кинжал. Через правое плечо перекинут ремень, к которому кольцами прикреплена сафьяновая сумка. В сумке — письмо консулу Кафы.
Два пути есть из Сурожа в Кафу. Самый удобный и скорый — морем. Но не всегда открыт этот путь. В дни весенних и осенних штормов ходить под парусами рискованно, и тогда в Кафу едут другой дорогой. Она далекая, трудная и опасная. От северных ворот через Тарактаси на Салы по горам, заросшим густым лесом. Из Салы по такому же лесу до армянского монастыря Суб-Харч, далее до Кафы — степью. Влево внизу остается город Эски-Керим, но путники стараются миновать его — здесь латинян не любят.
Вот по этому, второму пути и направился Гондольфо. Для себя и коня никаких запасов не взял. Хоть и лесная дорога, а проторена. Были бы деньги: в корчме у Геворока можно коня покормить и самому подкрепиться, да армянские монахи за деньгу дадут и ячменя и хлеба. Не поскупился господин консул, и потому Гондольфо едет по лесу и напевает веселую песенку.
Все дальше в горы уходит дорога. Все гуще и гуще становится лес. Лошадь шагает крупным шагом, ветки деревьев хлещут всадника по лицу.
Безлюдно. Скучная дорога, и, кажется, нет ей конца. Уже перепеты все песни, старому нотариусу очень хочется поговорить с кем-нибудь. Гондольфо терпит час, два, а молчанию, как и дороге, нет конца. Наконец, душа его не выдерживает и Гондольфо начинает читать подряд все молитвы, которые он знает.
Высокая буланая лошадь покачивает головой в такт словам своего всадника, и Гондольфо кажется, что она слушает его. Утомительно однообразно идет время. Консул Солдайи, конечно, неплохой человек для Портуфино, но кое-что он делает во вред своему верному другу.
Разве не он, отправляя своего посла в путь, самолично осмотрел переметные сумы и выбросил две фляги с вином? А как бы украсили, укоротили дорогу эти милые сердцу сосуды…
Гондольфо вспомнил о вине, и в груди у него заныло, защемило в горле, мучительно захотелось выпить. В муках Портуфино проехал несколько стадий и тут вспомнил о корчме в Салах. На душе потеплело, и он, пришпорив коня, пустился в дальнейший путь.
Корчма Геворока с утра пуста. Дом разделяется на три части: первая, самая большая, комната служит для приема путников. Здесь стоят два длинных стола и четыре скамейки. Во второй половине находится очаг с огромным закопченным сводом, как в монастырских кухнях, стоит рундук с вином и яствами. Возле рундука нары, сплетенные из лозняка, — на них спит недавно нанятый работник и повар хозяина корчмы грек Ионаша. В третьей, высокой и чистой пристройке, живет сам старый Ге-ворок со своей молодой женой. Обязанности троих распределены просто: Геворок покупает вино, продукты, его жена принимает гостей, наливает им выпивку, выносит еду, получает плату. Ионаша возится у очага, стряпает, варит, жарит — выполняет всю черную хозяйственную работу.
Сегодня еще до рассвета хозяин уехал за вином и в корчме остались только Ионаша да молодая хозяйка. Ионаша возится у очага, Тора лежит на нарах у рундука и читает священную книгу. Она красива, полногруда и весела. Отложив книгу, она поглядела в сторону Ионаши и смеясь сказала:
— Скажи мне, Иона, почему мой муж не боится нас оставлять двоих? Он, верно, не считает тебя за мужчину.
— Быть может, дело проще — он тебя, Тора, считает верной женой, — ответил Ионаша и тряхнул своей лохматой головой, отчего серьги, вдетые в его уши, заблестели, отражая свет огня в очаге.