- Не надо их ругать, они не виноваты – заступилась за тягловую силу Христина, она соскочила с телеги, пошла рядом с коровами.
- Зорька, Ночка, пойдемте скорее, придем в деревню, вас накормят, и вы отдохнете – пообещала она труженицам. «Разве это коровье дело – телегу с киноустановкой таскать.
- Добрая ты, Христя, всех жалеешь. А эти коровы еле шевелятся, так мы до «морковкина заговинья» не доедем.
- Ну они же не орловские рысаки – вздохнула Христина, потрепав по боку Ночку.
Киномеханик Аристарх, вернулся с войны по ранению, он хромал на ногу, и потому всю дорогу ехал в телеге, на которой, укрытая брезентом, располагалась передвижная киноустановка. Христина же большую часть пути топала пешком, жалея коров. Они направлялись в деревню Потрепалово по пыльной песчаной дороге, но вот их путь делает поворот, и они оказываются в тихом живописном лесу, красные спелые ягоды земляники манят к себе, коровы не прочь пожевать свежей травки, но Аристарх велит ехать к цели. Выбиваться из графика нельзя. За околицей их встречали босоногие мальчишки.
- Кино приехало!!! – кричали они, возвещая приезд кинопередвижки.
У избы-читальни киношников ждет техничка, открывает «избу».
До вечернего показа Аристарх и Христя устанавливают и настраивают свою аппаратуру, техничка распрягает коров, поит их и отправляет пастись, затем только кормит приезжих. А народ уже столпился. «Свинарка и пастух», а до этого кинохроника «Защита Москвы». Колхозники должны знать, что происходит на фронтах. Ночуют киношники в ближнем доме, у той же технички. А завтра снова в путь, село Костыгино в пяти километрах от Потрепаловки. Село большое, там будет два сеанса, иначе все желающие не поместятся в клубе. И потом дальше, по кругу. В субботу вернутся в поселок. Песня свинарки и пастуха, что они повстречались в Москве, так и крутится в голове. А еще иногда рвется пленка, и зрители кричат им: «Сапожники!». Христе кажется, что они только и ждут порыва, чтобы поорать от души…
Христина вернулась домой в субботу. Как всегда, на всю катушку вещает радио, значит, дома Афоня. Христя вошла в дом, устало присела на лавку.
«… на Севастопольском участке фронта наши войска отбивали неоднократные и ожесточённые атаки немецко-фашистских войск. Противнику ценою огромных жертв удалось вклиниться в нашу оборону.
На других участках фронта существенных изменений не произошло.
За истекшую неделю, в воздушных боях, на аэродромах противника и огнём зенитной артиллерии уничтожено 264 немецких самолёта. Наши потери за это же время — 103 самолёта».
- Здорово, Афоня, как дела?
- Здорово… Плохи дела – ответил вечно взъерошенный брат.
- Что случилось?
Если Афоня говорит, что дело дрянь, значит, действительно, катастрофа.
- Нюра похоронку получила на своего Иннокентия. Ревет. Мама к ней ушла.
- Да ты что! – ахнула Христя – Кеша погиб?
- Ага. Геройски… Ну почему мне всего лишь шестнадцать? В военкомате говорят рано на фронт – сокрушался Афоня.
- Говорят, рано, значит, рано – рассердилась на брата Христя – снаряды на заводе делай. А на войне пусть взрослые воюют.
- А я чо? Маленький?! – возмутился Афоня.
- Большой, но дурной. Сиди уж, вояка. А я к Нюре пойду.
Наскоро умывшись и переодевшись в чистое, Христина поспешила к двоюродной сестре. «Как жалко Кешу, добрый мужчина, культурный, слова худого от него не слышали. И как же теперь Нюра без него?» - думала Христя, что она скажет сестре она не знала, что говорят в таких случаях?
Мать встретила ее в доме у Нюры.
- А вот и Христя пришла. Нюрка, вставай, хватит валяться, слезами горю не поможешь – сказала Катерина грубовато, пытаясь вернуть племянницу к обыденной жизни. Та, свернувшись клубочком лежала на кровати, лицом к стене. Ее дочь Иришка, ей идет второй год, потянула руки к Христе. Христина взяла девочку, присела с ней на стул рядом с кроватью.
- Хорошо, что ты пришла. Мне на смену идти надо. Иришку я покормила. А Нюра лежит, не ест, не пьет. Ужин на плите. Я побежала – сказала мать, она работала нянечкой в детдоме, эвакуированном из Москвы.
- Нюр, а Нюр… я голодная, только что из деревни. Давай поедим вместе – предложила Христина робко. Нюра зашевелилась, подняла опухшее от слез лицо.
- Ну, давай. Тетя Катя права, реви, не реви, ничего не исправишь.
Она поднялась с кровати, направилась на кухню, заглянула в кастрюлю.
- Овсяная каша.
В шкафчике нашлась настойка в графинчике.
- Помянем Кешу, Христя – предложила Нюра, и Христе ничего не оставалось, как согласиться.
Приятное тепло разлилось по телу. Иришка ушла в свой угол играть куклами, да там и задремала.
- Эх, Кеша, Кеша, на кого ж ты меня оставил – проговорила Нюра и заплакала, вспоминая своего доброго нерасторопного мужа. Слезы покатились из глаз и у Христи. Каждая ревела о своей судьбе. Нюра о том, что осталась вдовой с маленьким ребенком на руках. А Христя о своей незавидной доле.