Обо всех этих практических соображениях Бескуров, конечно, не подозревал. Ему и раньше приходилось встречать и увлекаться красивыми девушками, но, честное слово, прежние увлечения даже отдаленно не походили на то, что он переживал тетерь. Если бы ему сказали, что вот кончится вечер и он никогда больше не увидит Зою, Бескуров наверное всю жизнь не смог бы забыть ее. Почти не дыша, он кружил и кружил Зою, касался щекой ее волос, смотрел в карие глаза, читал в них то, что хотелось ему прочесть, и чувствовал, что в эти минуты в его душе происходит что-то необычайное. Присутствие других людей казалось ему ненужным и нелепым. И как же он обрадовался, когда Зоя, выбравшись из толпы в полуосвещенный коридор, сказала:
— Мне пора домой, Антон Иванович. Вы не проводите? Я недалеко живу, но одной как-то страшновато ночью идти.
— Спасибо, — глупо ответил он, но так как номерок от ее пальто был в его руках, Бескуров даже не обратил внимания, что сказал какую-то несуразность. Да, пожалуй, это и не имело теперь значения…
Через месяц они поженились. Поскольку квартира у Зои была больше и удобнее, Антон без колебаний перебрался к ней, навсегда, как думалось ему, простившись с неуютной холостяцкой комнатой. Так началась для него новая, «вполне нормальная», упорядоченная жизнь, обещавшая столько радостей, что порой Бескурова невесть с чего охватывала безотчетная тревога за прочность этого неожиданно выпавшего на его долю счастья…
II
В начале июля, в один из теплых, солнечных, но не знойных дней, наступивших после затяжных моросящих дождей и потому особенно приятных для не избалованных хорошей погодой северян, Антон Бескуров сидел в кабинете секретаря партийной организации Екимовского и ждал, пока тот кончит разговор по телефону. Вызов был неожиданный, и Бескуров терялся в догадках, что бы это значило. Опять какое-нибудь поручение? У него и без того их уйма. Скорей всего, по чьей-нибудь жалобе. Екимовский заведовал отделом кадров и, естественно, мог вызвать в любое время. Но на этот раз, неизвестно почему, Антона томило недоброе предчувствие.
— Так вот, Антон Иванович, — сказал Екимовский, худощавый, очень высокий, с угловатой бритой головой и редкими седыми бровями на таком же угловатом, костистом лице. — Вчера я был в райкоме, речь шла о нашем подшефном колхозе «Восход». Помогаем мы им в общем неплохо, но и похвалиться особо пока нечем. Сам знаешь, какие там дела. Председатель у них не ахти какой руководитель, сжился с беспорядками, а теперь серьезно заболел. С желудком что-то. Сейчас в больнице лежит, потом на курорт поедет, ну, и в общем просит его освободить. Колхозу нужен хороший, настоящий хозяин…
— Так там же заместитель есть, свежий человек, добровольно из райцентра уехал, — поспешил сказать Антон.
— Звонков-то? — Екимовский колюче глянул из-под седых бровей. — Не то, Антон Иванович, не то. Знаешь, как к нему колхозники относятся? Да и поехал-то он туда потому, что теща приказала. Видишь ли, с хозяйством ей трудновато стало управляться, вот она и вызвала Звонкова на подмогу. Я вот говорил в райкоме, и мне прямо указали на твою кандидатуру.
— Вот как! — усмехнулся Бескуров, весь внутренне похолодев.
— Именно, — безжалостно подтвердил Екимовский, не любивший начинать подобные трудные разговоры издалека. — Я тут советовался с нашими, и мы тоже считаем, что ты справишься с этим делом.
— Это почему же вы так решили? Просто хотите отыграться на мне? — уже весь дрожа от возмущения, сказал Бескуров.
— Мы, конечно, ничего без тебя не решали. Но считаем, — подчеркнул Екимовский, — что ты смог бы оправдать доверие нашей парторганизации и колхозников. Подожди, дай досказать… В том-то и гвоздь, что колхозники первые подсказали райкому твое имя — тебя ведь там хорошо знают. И мы твои способности знаем. И наконец, как коммунист, ты должен отлично понимать, какое значение придает партия подъему сельского хозяйства. Тысячи посланцев партии уже давно работают в колхозах. Могу назвать некоторые знакомые тебе фамилии…