— Вот чемодан. Мне Дмитрий Егорович сказал, что у вас машина, поэтому я решила взять с собой кое-что.
И хотя на душе у Бескурова было тяжело и муторно, он ободряюще улыбнулся ей, подхватил чемодан и стал спускаться по лестнице. Она застучала каблучками босоножек следом за ним. Так как машина уже была на той стороне реки, им предстояло дойти до перевоза и дождаться пассажирского катера. На Набережной Клементьева поравнялась с Бескуровым и попыталась взять у него чемодан. Он, конечно, не отдал, хотя в другой руке он нес сумку с бельем и другими необходимыми на первый случай вещами. Впрочем, до переправы было недалеко. Вскоре подошел и катер. Когда он отвалил от стенки дебаркадера, Клементьева про шла на нос и, опершись о борт, устремила взгляд на удаляющуюся набережную. Что-то задумчивое и грустное было в ее лице и фигуре, как будто она прощалась с кем-то, кто оставался в городе. Но на берегу никого не было, никто не махал ни рукой, ни платком. «Ну, ясно, ей тяжело расставаться с городом, с привычным укладом жизни и ехать в неизвестность, — почему-то с неприязнью подумал Антон. — Тут было хорошо, уютно, весело, мама с папой и все такое прочее, а там… Там еще на воде вилами писано, что из нее выйдет. А как вырядилась, хоть сейчас на бал. Что, не знает она, что ли, куда едет? Ведь ей по навозу ходить придется, под коровами лазить. И почему она не использует отпуск? Может быть, тем временем мне бы более опытного специалиста подыскали».
Но Бескуров тут же пристыдил себя за то, что плохо судит о человеке, которого не знает. Тем более, что, вопреки худым мыслям, Клементьева ему чем-то нравилась. Пожалуй, ей было не восемнадцать-девятнадцать лет, как большинству девушек, оканчивающих сельхозтехникум, а года на три-четыре больше. Бескуров не сумел бы объяснить, почему он так думает, но был уверен, что не ошибается. Внешне Клементьева выглядела эффектно: высокая стройная фигура, легкое светлое платье, белая шляпка с широкими полями и зеленой лентой. Недоставало только нарядного зонтика от палящих лучей солнца, чтобы сойти за праздную курортницу, отправившуюся на речную прогулку. У нее было красивое, несколько худощавое лицо, выразительные карие глаза с бирюзовым зрачком, и взгляд их сразу, еще в райисполкоме, поразил Бескурова: он был слишком уж серьезен, задумчив и грустен. Наверное, именно этот взгляд и дал повод Антону думать, что она старше, чем можно судить по ее внешности.
На той стороне их ждал открытый «газик». Они уселись, и шофер, наскоро дожевав остаток пирожка с рыбой, включил мотор. День начинался солнечный, теплый, с подсиненными неоглядными далями. Солнце стояло еще не высоко, но уже чувствовалось приближение зноя. На величественном и тоже синем небе — ни облачка. Пыльный, извилистый и кочковатый проселок расстилался то по зеленому лугу, то нырял в неглубокий, заросший кустарником овраг с журчащим понизу ручейком, то врезался в массив дозревающей ржи, и повисшие на длинных стеблях колосья мягко шуршали о потертые бока машины. Легкая, как пудра, пыль весело выпархивала из-под колес и долго висела в неподвижном, воздухе, пронизываемая солнечными лучами. Далеко впереди темнела стена леса, а здесь — простор, редкие перелески перемежались полями, слева бесшумно несла свои воды могучая Северная Двина, справа мелькала прилепившаяся на пригорке деревня и снова — то луг, усеянный стогами, то рожь, необычайно густая для этих скупых подзолистых мест.
Бескуров сидел рядом с Клементьевой и думал о том, что ему, как видно, не скоро удастся снова выбраться в город и что, может быть, это к лучшему. Зое, жене, надо дать время поразмыслить, взвесить и понять то, что он сказал ей, наконец, проверить себя, любит ли еще она его и нуждается ли в нем. Она должна прийти к какому-то единственному решению — вот что он заявил ей на прощанье. Всякая неопределенность только ухудшит дело. Да, так он заявил, и только сейчас ему в голову пришла обжигающая мысль: почему он все взвалил на жену и ничего не решил сам? Не едешь и не надо — вот как нужно было бы сказать. Нет, это не решение. Это, в сущности, только отсрочка, та же неопределенность. Ладно, пусть все остается так, как есть. До следующего его приезда. И больше он не будет об этом думать. Хватит.
Почти всю дорогу его спутница молчала, а Бескуров, в свою очередь, не хотел навязываться к ней с разговором. Иногда он подхватывал ее под локоть, оберегая от слишком резких толчков, но как только дорога выравнивалась, он тотчас убирал руку. Однажды, как бы извиняясь за бесшабашную тряску, Бескуров сказал:
— Ничего, скоро доедем. Я вот позавчера шел пешком, и мне очень понравилось. Здесь чудесные места.