Туча, клубясь и ежеминутно меняя очертания, стремительно неслась из-за реки прямо на тот обрыв, где еще недавно стояли и смотрели на залитый солнцем луг Лена и Клава. Видно было, как клонились под напором ветра деревья, потом все слилось в серую пелену дождя.
Люди сгрудились под стогом, отдыхая, приводя в порядок вымокшую одежду, волосы. Прибежал мокрый до нитки машиноводитель, с трудом стянул со спины прилипшую к телу рубашку, выжал ее и, снова надев, попросил:
— Катя, дай-ка гребенку.
Катя, та самая, которая отдала Клаве грабли, оказавшаяся молодой черноглазой девушкой, молча вынула из волос гребенку и подала ее машинисту. Ему нелегко было расчесать разлохмаченный мокрый чуб, но все-таки он ухитрился не сломать у гребенки ни одного зуба, чего явно опасалась Катя.
— Лошади где, Костя? — спросил бригадир, высыпая на ладонь подмоченную махорку и выбирая щепоть посуше.
— Выпряг, стоят. Небось, не размокнут, — ответил Костя, втискиваясь в кучку женщин. — Ей-богу, озяб, пустите погреться.
Он очутился возле Клавы, сделавшей инстинктивное движение, чтобы отстраниться от него. И только тогда Костя заметил «новенькую». Однако он не смутился, смешливо проговорил:
— Извините, ошибся. Здравствуйте. — И присел рядом с Катей.
Все рассмеялись, даже мрачноватый Прокопыч, а Катя сказала:
— Это новый зоотехник, Костя. Ленка Хватова откуда-то привела.
— Откуда-то! — захохотал Костя. — Ох, и юморист же ты, Катюша. Не откуда-то, а из города, вполне законно и официально. Я же видел, как она с Антоном Ивановичем к нам ехала. Как же вы сюда, на луг-то попали?
— Мимоходом, а тут дождь захватил, — сказала Клава и сама удивилась той непринужденности, с какой прозвучал ее ответ. Ее сразу заинтересовал этот худощавый, веселый, загорелый до черноты парень, и она ждала — о чем еще спросит он.
— Вы, случайно, не комсомолка? — деловито осведомился Костя.
— Да.
— Я так и думал, — обрадованно сказал он. — На учет встанете у меня. Вы не у Хватовых остановились?
— У них. Но хозяйки я еще не видела.
— Ничего, увидите, — многозначительно сказал Костя, выглянул из-за стога и весело объявил: — Ну, все пронесло. И что это за мода такая: как косить — так обязательно дождь. Всю обедню портит. — И противореча самому себе, тут же продолжал: — А благодать какая! Нектар, а не воздух. Ни пылинки тебе, ни жары… Чего теперь делать будешь, Матвей Сидорович? Сено-то теперь к вечеру только подсохнет.
— Силосовать бы надо, пока время есть, — сказал Овчинников. — Да где людей взять? И телег всего две, не на чем горох-то подвозить.
— Эх, довели хозяйство! — возмущенно заметил Костя и искоса посмотрел на Клаву. — Старый-то наш председатель, Коноплев, мхом оброс, ну, так оно и велось… Вызовут его, бывало, на исполком, ругают за непорядки, советуют как лучше, а он приедет домой, разопьет со Звонковым пол-литра и думает: «Исполкомов этих я уж сто прошел, а что от них пользы? Ну, поругали, так что из того? На то они и поставлены, чтоб нашего брата шпиговать, так ведь меня от этого не убыло и не прибыло. Хотят, чтоб я колхоз поднимал, а того не знают, каков здешний народ. С таким народом много не сделаешь…» А Звонков, понятно, поддакивает, потому что, по-моему, он рад был, когда Коноплева ругали. Я сам слыхал, как Звонков мужикам обещал: Коноплева, дескать, снимут, а тогда я покажу, как надо хозяйствовать… Он, конечно, хозяйствовать умеет, — Костя саркастически скривил губы, — недаром теще новый дом строить собирается. А для колхоза пока ничего такого не сделал, кроме похвальбы. Ну, да теперь Бескуров возьмет их в руки, мужик серьезный. И главное, он в народ верит, не то что Звонков: я да я…
— Ты к чему это? — недовольно и удивленно спросил Матвей Сидорович. — Ишь ты, разошелся! Собрание тут, что ли?
— А к тому, что у тебя телег нет, — отпарировал Костя.
— Много ты понимаешь! — пыхнул цигаркой бригадир. — Сидел бы уж. Все о колхозном богатстве мечтаешь, а у самого, небось, нового пиджака к свадьбе нет.
— Пиджак тут не при чем, — вспыхнул Костя. — Видите, какая у него точка зрения? Лишь бы у него пиджак был, а до общества ему дела нет.