Тут мысли Володи приняли другое направление. Он вспомнил, как Лена купалась в Согре, выходила из воды, вся осиянная солнцем, в изумрудном ореоле брызг. А он смотрел и, точь-в-точь как Мишка недавно, глупо улыбался, не в силах ни встать, ни отвернуться, ни уйти от нее.
И еще вспомнился один вечер. Не Мишка, а он, Володя, сдал смену и возвращался с Леной домой.
Тогда он шел сзади и, лаская взглядом ее затылок и плечи, подшучивал над деревенскими игрищами, жаловался на отсутствие «культурных развлечений», говорил, что умер бы здесь со скуки, если бы не было в деревне таких девушек, как Лена. Она спорила с ним, но так мило, что Володя не выдержал и обнял ее, говоря, что во всем согласен с ней. О Любе он забыл тогда совершенно да и потом вспоминал лишь изредка, и вдруг это письмо, которое будто бы он зачитал до дыр. Было бы что в нем перечитывать! Он и бережет-то это письмо только из-за двух фраз: «Конечно, я любила тебя, не буду скрывать. И я не говорю, что нам не суждено встретиться… Но это уж будет, наверно, не то». Чувствовалось, что она сама сомневалась: то или не то будет, когда они вновь встретятся. Он уже не раз бегал в город, а возвращался оттуда все такой же мрачный и расстроенный. Иногда Любу не удавалось найти, а когда они встречались — повторялись прежние упреки.
Она хочет, чтобы он бросил все и вернулся на завод, а как бросить? О заводе и думать нечего: все ребята в один голос скажут — дезертир. Это ведь по их командировке он приехал сюда. А Люба этого не понимает или не хочет понять. Звать ее в деревню бесполезно, но подождать-то она могла бы. Не век же он станет сидеть в этой дыре.
Володя и сам не понимал, что связывает его с Любой, почему его все еще тянет к ней. И дружили они не так уж долго, и ссор всяких было достаточно, и ревновал он ее ко многим. Но были и счастливые часы, и их-то он и не мог забыть. Да и ссоры бывали разные. Случалось, пока шел от нее к дому — обида проходила, он мчался обратно, вызывал Любу на улицу, и каким же незабываемо сладостным было примирение! Они бродили по окраинным улицам до утра, иногда говорили наперебой, иногда молчали, а иногда… снова ссорились. Вообще, Люба была капризной девушкой, никогда не знаешь, что она выкинет через минуту. Так и сейчас: вот она не отвечает на его письма, возможно, увлеклась другим, но вдруг все может измениться. Ведь она же любила его. А он? Да, конечно, он тоже любил, раз его до сих пор тянет к ней. Но Володю тянуло и к Лене — ничуть не меньше, а даже больше, чем к Любе.
Эта странная раздвоенность чувств мучила и смущала Володю. По крайней мере, до сегодняшнего дня, Теперь-то ему ясно, что Лена просто разыгрывала его. А он-то думал, что она неравнодушна к нему. Ну и чудак. Только зачем она напоминает ему о Любе? Просто дразнит, что ли, для собственного удовольствия? С нее станется. Лена и других ребят любит подразнить, такой уж у нее характер. Ладно, с этим кончено, но к чему Мишка-то в эти дела лезет? Что он во всем этом понимает? «Ну, подожди, я на тебе отыграюсь, даром это тебе не пройдет».
XIV
Клава долго не могла уснуть в эту ночь. Если б она знала, сколько бессонных ночей предстоит ей впереди, она, наверно, чувствовала бы себя спокойнее. Но она не знала, и потому самые разноречивые мысли теснились у нее в голове, сон бежал прочь. К тому же она боялась проспать утреннюю дойку и часто смотрела на часы. Чужая постель казалась неудобной, пугала и комната, наполненная непривычными тенями. Клава старалась не шевелиться, и все-таки рассохшаяся деревянная кровать поминутно скрипела. Не выдержав, Клава встала, тихонько открыла окно. Ночной холодок немного освежил и успокоил ее. «Все ли хорошо дома? » — подумала Клава, однако на этот раз мысли о доме не долго занимали ее. Дом представлялся ей таким далеким и недоступным, что не верилось, что она всего лишь вчера была там, держала на руках Женю, укладывала его спать. Затем Клава стала припоминать свои сегодняшние встречи и разговоры с людьми и спросила себя: так ли, как надо, она вела себя с ними?