— Ну как, по-вашему — почему? — спросила Клава.
И тотчас со всех сторон посыпалось:
— Внимания к нам нету, вот почему!
— Полотенец и тех нет, подойники дырявые. По-хозяйски это?
— Тут ежели разобраться — бежать с фермы надо. Маемся с утра до ночи, а уважения нам ни в чем.
— У людей и запарники эти самые, и вода по трубам подается, а у нас что?
Клава знала: доярки преувеличивают свои беды, это уж вошло в привычку, особенно у тех, кто сам плохо работал, но она была довольна, что они разговорились. Молчала одна Анна Михайловна. С безучастным выражением на строгом лице она мяла в крупных потрескавшихся темных пальцах концы синего платка, иногда оглядываясь на кого-либо из говоривших, и снова опускала глаза. Ее молчание смущало Клаву. Она робко спросила:
— Анна Михайловна, а у вас разве нет никаких претензий?
Говор враз смолк. Даже Татьяна Андреевна, прервав себя на полуслове, села на место, отвернулась к окну. Все смотрели на эту пожилую, с печальными глазами, женщину, и Клава поняла, что здесь не часто слышат ее голос. Анна Михайловна поднялась с явной неохотой, но уже одно то, что она не стала говорить сидя, как все, взволновало и почему-то обрадовало Клаву.
— Как же, есть, не без этого, — тихо начала Анна Михайловна и натуго завязала концы платка под подбородком; подумала немного и продолжала громче: — Обида у меня особая, да не об ней речь. Тут говорили: того нет, этого не хватает, я с этим согласна. Уж который год вот так-то шумим, на правление пальцем показываем, а в правлении-то кто сидит? Такие же мужики и бабы, как мы с вами. Так и шло до последнего времени: мы их, а они нас укоряют. А толк какой? Выходило, что в чужом глазу соринку видим, а в своем бревна не замечаем, — Голос ее окреп, серые глаза стали строже. — Верно, правление виновато, но давайте и себя спросим: так ли мы работаем, как надо? Ну, хоть ты, Евдокия, скажи…
— Чего я буду говорить? — вспыхнула одна из молодых доярок, низенькая толстушка с румяным круглым лицом и широко расставленными сердитыми глазами. — Тебе хочется, так высказывайся.
— Не охотница я высказываться, да уж коли встала — скажу. Про то скажу, что мы и без правления могли бы сделать, а не делаем. Навозом наши коровы обросли — это не наших рук дело? Пригонят их вечером, наелись ли они, нет ли — нам и горя мало. Травки им редко кто подбросит, некогда — о своей худобе забота. А доим как? Кто не поленится, тот на пастбище днем сходит, да и то не каждый раз. В других колхозах скот и ночует в лагере — долго ли навесы сделать? — а мы его гоньбой замучили. Бывает, выгоним часов в восемь, а в шесть уж обратно во двор. Откуда же удоев ждать? Я вот стала клевер да гороховину косить, своих коров подкармливать, а мне говорят: га, ей больше всех надо, опять на выставку захотела… Какая уж там выставка, не до этого. А раз новый председатель сказал: косите горох, не жалейте, пока он нежный да сочный — значит, всем это надо делать. Да и трава для подкормки найдется. Почему же мы этого не делаем? Сами видите — горох-то мне сразу по два литра прибавил. Ну, механизация, это, понятно, враз не сделаешь, но Антон Иванович давеча мне сказал: будет и механизация, шефы помогут. А мы, к слову сказать, как иногда рассуждаем? Подайте нам все, а там поглядим. Для иных, чего уж греха таить, только та и корова, которая в своем хлеву. Ей и пойло, и травка на ночь, и уход, а которая на общем дворе — ей, бедной, ничего разве не надо? Вот когда мы сами начнем за общее дело болеть, тогда и с правления можно все потребовать… Да и то, — добавила Анна Михайловна с посветлевшими глазами, — будто уж и заботы о нас нет? Когда аванс получали, ты, Дуська, первая обрадовалась: вот, дескать, спасибо Антону Ивановичу, вспомнил про нас. Другие только обещаниями нас кормили, а он взял да и выдал. Помните, как он сказал? Сейчас вы все по 5 копеек за выдоенный литр получаете, а план будете выполнять — вдвое больше получите, а если сверх плана — то и в пять раз. Вот я и думаю: раз председатель сказал — так и будет… Это, по-вашему, не забота?
— А мы и не отказываемся, — сказала Дуся. — Только где он денег-то столько возьмет? Может, их год ждать придется.
— Будем побольше молока надаивать — и деньги появятся, — ответила Анна Михайловна.
— Вот ты сказала: с себя, дескать, надо начинать, — сухо заговорила Татьяна Андреевна. — Выходит, по-твоему, с правления и требовать нечего?