— Дай-то бог!
— Саватееву докажешь, жди…
— А ведь верно, про Устав-то мы забыли, елки-палки…
Бескуров выждал тишину, сказал:
— Отныне Устав всегда будет лежать у меня на столе, пока наизусть не выучу. А к бригадирам у меня такая просьба: предупредить об этом кого следует, чтоб в случае чего не отговаривались, будто они не знали. Понятно?
— Это-то понятно! — удовлетворенно хохотнул Овчинников. — Давно бы так. Ты вот что еще, Антон Иванович, скажи. Как будет с тем сеном, которое иные пристегай-колхозники самовольно нахапали?
— А ты не знаешь как? — спросил Бескуров. — Создай комиссию, выяви это сено и оприходуй, ясно?
— Ну, это я с моим удовольствием обтяпаю, — тотчас сказал Матвей Сидорович. — Я-то наперечет этих хапуг знаю.
— Гляди, Сидорович, как бы тебе самому бороду не обтяпали, — полусерьезно, полунасмешливо вставил Прохоров.
Кое-кто рассмеялся, а Овчинников сердито повернулся к Прохорову, с застарелой неприязнью сказал:
— Ты-то, конечно, по сеновалам не пойдешь, потому как у тебя там кругом дружки да родственники. А пошарить у них надо бы, ох, надо…
— Длинный у тебя язык, Матвей, а послушать нечего, — холодно проговорил старик Прохоров и встал. Клава заметила, что у него такие же длинные руки, ноги, как и шея, а туловище плоское, короткое. Мысленно она сравнила его с осьминогом, хотя и сознавала, что сравнение это грубое и не совсем удачное. Но ничего другого в голову не пришло. Прохоров, подняв маленькую горбоносую голову, с достоинством вышел в сени. Вслед ему Овчинников язвительно процедил:
— Не понравилось, видать. Сказать-то нечего, вот и поперся…
Вскоре стали расходиться и остальные. Клава видела, как Звонков вытащил из портфеля какую-то бумажку и вполголоса заговорил с Бескуровым. Тот морщился, недоверчиво вскидывал на завхоза серые, заметно усталые глаза, а потом подписал бумажку, и Звонков сразу точно испарился. Клава подошла к столу.
— Ну, как дела? Где были, что видели? Рассказывайте, — оживленно заговорил Бескуров, и все его лицо, энергично-моложавое, резковато, но не грубо очерченное, с чуть приметной ямочкой на подбородке, как-то неуловимо прояснилось и показалось Клаве простым, добрым и веселым. Прядка русых волос упала на высокий, с небольшими залысинами, лоб, Бескуров ладонью отбросил ее назад, положил руки на стол и приготовился слушать. Взгляды их встретились, и Клава не сразу отвела глаза и даже не почувствовала никакого смущения, хотя вообще-то легко смущалась.
Она негромко стала рассказывать о своих впечатлениях, об Анне Михайловне и Дусе, передала претензии доярок, высказала и собственные соображения. Бескуров слушал внимательно, временами то удивленно, то задумчиво произносил: «Вон как!.. Ну, ну, понятно…» — и не спускал с Клавы глаз даже тогда, когда доставал папиросу и закуривал.
— Да, конечно, во многом они правы, — заговорил он, когда она кончила. — Я считаю, что животноводство — наиболее трудная и сложная отрасль, и за нее надо браться всерьез и по-настоящему. Очень хорошо, что вы приехали, Клавдия Васильевна, без специалиста нам было бы в десять раз труднее. Ладно, что можно, мы сделаем для доярок немедленно. Я скажу Звонкову, чтоб он обеспечил их одеждой и инвентарем. Авансировать их будем аккуратно, можете им это обещать. Ферму обязательно механизируем к осени. Приедут ребята с литейно-механического, с ними я договорился. Надо нам найти на фермы подменных доярок, чтобы люди имели возможность пользоваться выходным днем. Нельзя же так — изо дня в день, из года в год, без выходных. А насчет стойлово-лагерного содержания — с этим придется, я думаю, подождать. Просто не успеем мы это дело организовать, лето-то на исходе. А на будущий год — обязательно. На дневную дойку выделим лошадь, чтоб доярки не ходили пешком. Травы для подкормки поблизости мало, это верно, поэтому не жалейте, косите горохо-овсяную смесь, пока она не огрубела, не потеряла вкуса для коров. А то здешний народ удивляется: как же можно горох скармливать скоту! Ведь это же горох, не трава… Им его жалко, а того не понимают, что сейчас горох — это молоко, много молока. В будущем году этим горохом и клевером мы засеем в три раза больше земли, чем нынче. Я так считаю, что если мы ничего не пожалеем для коров, то и они для нас тоже не пожалеют молока. — Бескуров улыбнулся, улыбнулась и Клава. Она слушала его с восторгом — столько силы и уверенности было в его словах. Он как бы открывал перед ней дверь в будущее, за которое она должна была бороться, и ей казалось теперь, что она знает, как бороться. А если в чем и ошибется — Бескуров поможет ей.