— Этого не может быть, Антон, — испуганно сказала Клава, беря его за руку.
— Я тоже думаю, что не может быть. Это было бы слишком обидно и несправедливо. Если меня не будет, значит, останется Звонков. Я слышал кое от кого, что он давно мечтает иметь свободу рук. А, теперь мне понятно. Иван Иванович прав: кляузу писал Звонков или кто-то другой по его наущению. Ну, как же, бывший директор десятка разных контор, когда-то сослуживец Лысова, удачливый хозяйственник — и вдруг оказался каким-то заместителем! Разве для этого он приехал сюда? Как бы не так! Но как ловко он маскировался! Ладно, теперь я за него возьмусь. Я знаю, он готов вбухать все средства на строительство, остальное его не интересует, но разве с этого надо начинать? Конечно, строить мы будем, но сперва надо создать базу, поднять животноводство и льноводство, а без конца занимать деньги у государства, чтобы только строить — это и дурак может. Да и не строительство Звонкову нужно, а возможность комбинировать и наживаться на этом строительстве. Об этом мне тоже говорили, пора разобраться в его махинациях. Бюро состоится в конце недели, время еще есть. Я не уйду отсюда, пока не развяжу этот грязный клубок…
— Антон, что ты говоришь? Как ты можешь уйти? — с дрожью в голосе сказала Клава.
— Да нет, я не собираюсь уходить, — успокоил ее Бескуров. — Действительно, это было бы малодушием. Я чувствую, что правда на моей стороне, и я постараюсь доказать это. А пока все должно идти своим чередом. Сегодня я соберу правление и добьюсь снятия этого удельного князька Прохорова. Спросим отчет и со Звонкова. Ну и, конечно, решим вопрос о выделении средств на премирование доярок.
— А разве это не решено? — удивилась Клава. — Ты же пообещал девчатам по платью.
— Обещал и сдержу свое слово. Не булавки же мы им будем дарить, — рассмеялся Бескуров. — Деньги найдем, а за покупками тебя пошлем, выберешь платья на свой вкус. Думаю, доярки в обиде не останутся.
— Еще бы! Они очень рады, что ты принес им такую новость.
— Да я бы не пошел, если бы знал, что ты там. Нет, вру, — снова обнял он ее, — прибежал бы еще раньше. Знаешь, мне теперь всегда будет тебя не хватать.
— И мне тоже, — призналась Клава, не опуская перед ним сияющих преданных глаз.
Они посидели еще недолго. Клаве пара было идти обратно. Он помог ей выбраться по склону на тропинку. Она торопливо побежала, часто оглядываясь и махая ему рукой. Бескуров смотрел ей вслед и в десятый раз спрашивал себя: «Смогу ли я искренне, всей душой полюбить ее сына, как люблю ее?..»
XXVIII
Дня через три к Бескурову приехал сосед — председатель колхоза «Нива» — Василий Фомич Лобанцев. До этого они встречались всего несколько раз, да и то накоротке, мельком, хотя ревниво следили за делами друг друга. Лобанцев был «старый», уже опытный председатель, умный и добродушный толстяк, любивший острое словцо и шутку. В свое время ему пришлось немало попортить крови из-за разногласий о бывшими председателями (а их скопилось в «Ниве» целых пять человек), пока он не заставил их признать свою, как он говорил, «линию к коммунизму». Это была, по сути, линия рачительного и дальновидного хозяйствования, а не выжидания всяческих благ и помощи свыше, которой придерживались прежние руководители артели. «Нива» уверенно становилась на ноги, и Бескуров невольно в некоторых вопросах равнялся на нее, как на своего ближайшего соседа.
Антон искренне обрадовался Лобанцеву, когда тот, неуклюже слезши с седла и привязав лошадь к перильцам, шумно ввалился в контору. Все эти дни он находился в таком нервном напряжении, что встреча с человеком, с которым он мог отвести душу, отвлечься хоть ненадолго от одолевавших его мыслей, была просто необходима. Конечно, с Клавой Бескуров делился всем, но то было совсем другое.
Лобанцев, хорошо помнивший старую контору, остановился у порога и изумленно чмокнул языком.
— Вот это хоромы! Ну и ну! Сразу видать — богато живете, недаром у соседей перестали бывать. Нет уж, я лучше дальше поеду, вон у меня сапоги какие грязные. Ведь думал в луже сполоснуть, да с лошади не захотелось слезать…
— Проходи, проходи, Василий Фомич, потом посмеешься, — несколько смутившись, сказал Бескуров.
— Да уж пройду, назло пол испачкаю, чтоб на так мне завидно было, — добродушно прогудел Лобанцев, протягивая Бескурову руку. — Здорово, Антон Иванович, давненько мы не виделись. Пойдем-ка к тебе в кабинет, потолкуем о житье-бытье.
В кабинете Василий Фомич снял с бритой головы потертую, из черного хрома, фуражку, распахнул на обе стороны телогрейку, обнаружив преждевременно округлившийся живот, попросил: