XXIX
Комаров вернулся из обкома почти в хорошем настроении. Правда, это хорошее настроение пришло не сразу. На бюро, когда обсуждался его отчет, он чувствовал себя настолько скверно, что иногда не понимал, о чем, собственно, идет речь. Но, оказывается, его память, помимо воли, в силу особого рефлекса, приобретенного за годы беспокойной партийной работы, прочно удержала все замечания и советы выступавших на бюро товарищей, и как только Василий Васильевич очутился в гостинице, он с полной ясностью представил всю картину обсуждения. В первую минуту ему показалось, что положение с подбором и воспитанием колхозных кадров в районе крайне безотрадное и что теперь это дело, по существу, придется начинать сначала. Однако дальнейшие размышления и трезвое сопоставление фактов постепенно заставили его отказаться от первоначального поспешного вывода. Тут, кстати, Комаров припомнил, что и бюро обкома такого вывода тоже не сделало. Зато оно помогло Комарову взглянуть на работу райкома как бы со стороны, глубже понять причины недостатков, подсказало пути их устранения.
Как это бывало и раньше, поездка в обком явилась хорошей зарядкой, и Василий Васильевич вернулся домой внутренне возбужденный, полный энергии и уверенности, хотя внешне это было почти незаметно. Он, как всегда, выглядел строгим, серьезным и пунктуальным даже в мелочах, и только те, кто знал его близко, могли заметить повышенный интерес первого секретаря к людям, словно он искал среди них какого-то позабытого, но крайне нужного человека. Иногда он расспрашивал о работнике, о котором в райкоме ничего не знали. В таких случаях Комаров говорил: «Надо узнать, познакомиться с ним. Любопытно, что он за человек. Может, у него имеются такие таланты, о которых мы и не подозреваем».
Естественно, что сразу по приезде Комаров вспомнил о Бескурове и, вызвав Лысова, попросил информировать, как обстоит дело. Они беседовали полчаса, причем говорил почти один Федор Семенович. Для Комарова это был серьезный удар, тем более неожиданный, что он до последней минуты верил, что обвинения против Бескурова сильно преувеличены и искажены. Ему даже не пришлось уточнять детали — настолько подробно и всесторонне обрисовал Лысов весь неприглядный облик председателя «Восхода». Не был забыт и тот факт, что Бескуров, по-видимому, порвал с женой, она будто бы наотрез отказалась переехать в колхоз. В то же время сам он уже давно не бывал дома…
Выслушав, Комаров коротко сказал:
— Хорошо, разберемся на бюро. Вы передали в орготдел материалы?
— Да, конечно, Василий Васильевич.
А в пятницу, накануне бюро, в райком приехал Василий Фомич Лобанцев. Он долго, кряхтя и отплевываясь, счищал у входа грязь с сапог, потом с шумом поднялся по лестнице, радушно, как со старой знакомой, поздоровался с дежурной и громко спросил:
— Василий Васильевич у себя?
— У себя, но он сейчас занят, придется подождать.
— Ага, подожду, мне не к спеху. — И он, раздевшись, прочно уселся на стуле возле столика дежурной, на котором стояла огромная пепельница для посетителей.
Вскоре от Комарова вышли двое — судя по одежде — речники. Они оживленно разговаривали, стоя у вешалки. Василий Фомич ткнул в пепельницу недокуренную цигарку и грузно поднялся со стула.
Он пробыл у первого секретаря полтора часа, так что Комарову самому пришлось дважды выходить в коридор и извиняться перед ожидавшими посетителями. Дежурная, знавшая пунктуальность секретаря в этих делах, удивленно качала головой. Она еще больше удивилась, когда Комаров, провожая Лобанцева до самой вешалки и пожимая ему руку, сурово сказал:
— Итак, до завтра. Твое присутствие необходимо.
Заседание бюро началось ровно в двенадцать. Бескуров познакомился с повесткой дня и узнал, что разбор персональных дел начнется не раньше четырех часов. Он бы не поехал так рано, но Иван Иванович, которому надо было кое-что купить, упросил его. Они пошли по магазинам.
Если бы речь шла о покупках для себя, Иван Иванович покончил бы с ними в два счета, но угодить жене оказалось не так-то просто. Названия разных предметов детской одежды, их размеры и цены перепутались в голове Ивана Ивановича сразу же, как только он переступил порог дома, а в городе и вовсе выветрились из памяти. Однако Иван Иванович не растерялся и нашел единственно правильный выход: он брал для детишек все, что лежало на прилавках, а пригодность обновок определял на глазок.
— Как, по-твоему, налезут эти штанишки на Витьку, а? — спрашивал он совета у Бескурова, но тот обычно пожимал плечами или коротко говорил: