У подножья горбатой горы
По экрану ползли последние титры. Немногочисленные зрители потягивались и тихо переговаривались. Перед тем как экран окончательно погас, еще раз высветилось название фильма: "Горбатая гора". Барух достал из кармана салфетку и высморкался. В горле стоял противный комок. Сидевший рядом паренек что–то сказал.
– Что?– хрипло переспросил Барух.
– Он погиб, его друг?– повторил сосед.
– А?.. Да, погиб.
– Его убили?
– Я не понял, то ли убили, то ли авария какая–то...
Барух выходил из зала вместе с женой, отставая от нее на полшага. Керен попыталась обогнать идущие впереди пары, она спешила вырваться из духоты кинозала на улицу. Барух еще раньше, где–то к перерыву, почувствовал, что картина ее явно раздражала. Керен вздыхала и нетерпеливо ворочалась в кресле. Обычно это он сам недовольно пыхтел и ерзал, едва досиживая до конца, когда Керен водила его на модные фильмы, которые он терпел, как неизбежную дань их браку, предпочитая хороший боевик или детектив. А сейчас вышло наоборот: "Горбатая гора" захватила именно его, и даже сказочной красоты захватывающие дух горы Вайоминга и переливающиеся живым серебром потоки овец не тронули ее тонкую натуру. Пойти на "Горбатую гору" была, конечно же, ее идея, и Керен ожидала потока упреков со стороны разгневанного мужа, которому фильм совсем не должен был понравиться. Они выходили из кино по гулкому бетонному коридору под трели включаемых мобильников и сполохи зажигалок. Пересушенный до першения в горле кондиционированный воздух небольшого и уютного, мест на полтораста, зала сменился свежим запахом запоздалого для Израиля апрельского дождя, прибитой пыли и молодой зелени.
– Несчастные мальчишки...– проговорил Барух, вдохнув полной грудью влажный приятный воздух.
– Гомики несчастные! – выдохнула Керен.
– Так испортить себе жизнь...
– Они испортили жизнь всем, кто их окружал: женам, детям, родителям!
– Просто два мальчишки, которые не смогли вовремя остановиться...
– Да уж!– фыркнула Керен.
Барух предпочел не продолжать. Они шли вдоль нескончаемого ряда припаркованных машин, отыскивая собственную на забитой до предела стоянке, сопровождаемые алчными взглядами ищущих свободное место водителей. Как легко даровать человеку счастье, освободив ему в субботу вечером место на стоянке перед кинотеатром. Было еще относительно не поздно, около десяти вечера, повсюду резвились подростки, для которых понятия детского времени как такового не существует. Они с Керен всегда ходили на ранний сеанс, чтобы было не слишком поздно забирать от подруги–соседки дочек, Михаль и Майю, оставленных на пару киношных часов.
После фильма Барух чувствовал себя немного странно, как внутри капсулы, куда не проникает ни детский щебет, ни включенное радио. Он молча крутил руль, погруженный в собственные мысли те несколько минут, пока они добирались от кино до подруги, и потом до дома на окраине Раананы в переулке Ирисов. Доведенный до автоматизма маршрут: по улице Спасения, повернуть на улицу Надежды, с нее на улицу Повстанцев Гетто, а там рукой подать и до ирисов.
Ежедневная вечерняя суета вокруг ванной – сначала младшая Майка, потом старшая Михаль. Керен, привычно командуюшая девчонками: полотенца, коврики, брызги воды, мыло, шампунь. Счастье, что можно просто пойти в собственный душ, и оттуда с наслаждением неучастия ловить звонкие обрывки доносящихся голосов. Привычные каждодневные споры, прощупывание почвы на предмет: не передвинулась ли граница дозволенного, нельзя ли урвать перед сном еще полчаса, ну хотя бы минут десять. Успокаивающие струи воды, смывающие навернувшиеся откуда ни возьмись слезы. Неясные воспоминания детства, щекочущие нос и глаза, посылающие по телу дрожь. Серебристые переливы овец в изумрудных лугах Вайоминга... Серебристые московские тополя, засыпаюшие тротуары пушистым снегом... Влажный после дождя, пряный от цветущих апельсинов обостряющий чувства ночной воздух Раананы.
Спать не хотелось, а так как в постель загонять его было некому, Барух пошел в Интернет. Он наспех просмотрел по привычной схеме последние новости – сначала Израиль, за ним биржа и почта, а потом он запустил поиск: "Brokeback Mountain".
– Вот это да!– воскликнул он про себя,– пятнадцать миллионов ссылок!
Барух мгновенно потерялся: он мог тотчас же заказать DVD и книгу, посмотреть фотографии и отрывки видео, новости, рецензии, блоги, клубы по интересам, форумы "за" и форумы "против", статьи и публикации во всевозможных газетах и журналах. Вот только одна незадача – Барух совершенно не представлял, что же именно он хотел найти. Перед глазами все еще стояли сцены из фильма. Пожалуй, он не отказался бы прочесть книгу, но наверняка ее текста нет в свободном доступе. В "Амазоне" книга, конечно, имелась, но не ждать же, пока придет по почте из Америки. Барух решил еще полистать ссылки. Ведь это даже не повесть – рассказ, Энни Пру и премию какую–то получила как за рассказ. Из восьми номинаций Оскар получился только в трех, но и без них фильм наделал немало шума.
Постепенно дом погрузился в тишину, все угомонились. Керен давно привыкла к его ночным бдениям в Интернете, она даже не пришла спросить его, собирается ли он в постель. Впереди была новая неделя, и Керен хотела, как обычно, урвать побольше сна. Баруху пришла в голову мысль, что он не помнит, когда в обозримом прошлом ему приходилось взять в руки книгу, уже не говоря о том, чтобы ее прочесть. Неожиданно он заметил среди сплошного латинского шрифта кириллицу, автоматически пошел по ссылке и не поверил своим глазам: на каком–то русском сайте, похоже, библиотеке, был выложен полный текст рассказа. Барух моментально скачал файл. Он предпочел английский текст русскому, он уже практически лет тридцать, с тех пор, как приехал в Израиль, не читал по–русски.
Он все еще находился под воздействием фильма, а творение Энни Пру показалось ему слишком схематичным, поверхностным, скупым на слова. Он отметил, что так поразившая его картина почти в точности с небольшими вариациями повторяла все то, что было написано в рассказе. Пожалуй, рассказ и фильм хорошо дополняли друг друга. Барух углубился в чтение с экрана, как вдруг его взгляд зацепился за одну, покоробившую его фразу:
"… nothing he'd done before but no instruction manual needed..."
Барух скривился, как от внезапной боли, и даже заворчал вслух: фраза задела его, показалась ему неоправданно грубой. Рассказ написала женщина, которая, ну скажем, могла не знать, что и как происходит между мужчинами, но все–таки! Первая мысль была, что неплохо бы поставить эту самую Энни Пру на четыре точки и поиметь в зад так, чтобы неповадно было: "noinstructionmanualneeded!!" Ох, нужна, подумал Барух, еще как нужна!
Давно уже взрослый сорокавосьмилетний мужик, отец двух очаровательных девчонок поймал себя на том, что сидит посреди ночи в кресле перед экраном компьютера, хлюпает носом и размазывает по щекам слезы в обиде на Энни Пру, заявившую, что Эннису дель Мару не потребовалась инструкция по эксплуатации, чтобы найти задний проход Джека Твиста...
Часа за полтора Барух, стараясь не пропускать ни слова, прочел рассказ до конца. Грустная история, он не мог сдержать слез, пока читал – ведь это могла быть и его история, его альтернативная история! Только его Джека Твиста звали Саша Седых, Санек Седых, да и самого Баруха Берка тоже тогда звали иначе: Боря Беркман, Борис, Борька Беркман, которого летом семьдесят третьего увезли из Москвы в Израиль, так что Санек остался лишь эпизодом из той давней и прошлой жизни, так же как и его первая женщина, Наташка Ушкина. Санек был его лучшим другом и первым сексуальным партнером, с которым они потом вдрызг разругались. И рядом оказалась Наташка, которая затмила Сашку–Санька, и которая была героиней его фантазий, пока не появилась Лора Залкин.
Он, тогда еще Борис Беркман, называл ее Лаура.
* * *
Он очень отчетливо вспомнил тот день, когда они познакомились с Саньком. Это было в сентябре шестьдесят девятого. В тот год Борька, не без трепета и опасений за свою судьбу новенького, пошел в новую школу. Борькины родители, переехали тогда из коммунальной комнаты в центре в новый двухкомнатный кооператив на улице Металлургов. С пятого класса в то время начиналась "взрослая" средняя школа, казенное и неприветливое здание которой с серым аппендиксом спортзала приходилось обходить, чтобы попасть к главному входу. Уродливые крючки раздевалок по обе стороны от дверей, две узких тесных лестницы по бокам. Он входил на школьный двор осторожно, как входит собака на чужую территорию. Надо пересилить себя, влиться в гомонящую толпу, стоящую колоннами в затылок на школьном стадионе, найти в голове колонны табличку со своим классом. Девочки, как правило, с букетами, мальчики, как правило, без. Стриженый наголо директор школы с бычьей шеей орет речь в мегафон. Вокруг ни одного знакомого лица.