Римо едва не споткнулся о циновку. На ней он и расположился и, едва коснувшись спиной твердого пола, начал забываться.
– А что, если я проснусь дома? – пробормотал он, засыпая.
– Кто здесь? – донесся из темноты тихий голос. Говорили по-корейски.
Римо вскочил и машинально стал вглядываться в темноту. В доме кто-то был, этот человек сидел в дальнем углу без света.
– Здравствуйте, – неуверенно произнес Римо.
– Я не узнаю вашего голоса, – ответили ему. – Вам что-нибудь нужно?
Голос был звонкий и мелодичный – женский голос.
– Я думал, здесь никто не живет, – стал оправдываться Римо. – Прошу меня извинить.
– Не надо извиняться, – печально ответила женщина. – Ко мне редко кто приходит.
– Но почему вы сидите без света?
– Я – Ма Ли. По законам Синанджу, я должна жить в темноте, чтобы никого не обидеть своим уродством.
– О, – протянул Римо.
Теперь он видел ее – неясную фигурку в желтом платье. Верх традиционного наряда был из белой воздушной ткани. Одной рукой она прикрывала лицо, а другой нащупывала что-то в кармане. Когда она убрала руки от лица, то оказалась в густой вуали, за которой поблескивали влажным блеском глаза. Римо стало жаль девушку. Она, наверное, чем-то изуродована.
– Простите, что доставил вам неудобство, Ма Ли, – сказал Римо тихо. – Я просто хотел где-нибудь отдохнуть. – И он двинулся к двери.
– Нет! – Ма Ли протянула к нему руки. – Не уходите так сразу. Я слышу, в деревне идет праздник. Расскажите мне, что там происходит?
– Вернулся Мастер Синанджу.
– Это хорошая новость. Он так долго путешествовал по дальним странам.
– Да, но он умирает, – добавил Римо.
– Даже самый могучий прибой когда-то отступает, – кротко проговорила Ма Ли. – И все же вы правы: возвращение в море навевает грусть.
По ее голосу можно было догадаться, что девушка глубоко взволнована.
Римо впервые в Синанджу слышал, чтобы в отношении Чиуна кто-то проявлял подлинно человеческие чувства.
– Вам его жаль? – спросил он.
– Мастер Синанджу – это свеча, осветившая мир задолго до появления великого короля-воина Ончжо, который возвел первый в Корее замок, – задумчиво произнесла Ма Ли. – Грустно, что он умрет без наследника. Это разобьет ему сердце.
– Я – его наследник, – сказал Римо.
– Вы? Но ваш голос мне не знаком. Вы не из Синанджу.
– Да, я не из этой деревни, – согласился Римо. – Но я принадлежу к Синанджу. Чиун сделал меня таким.
– Это хорошо, – сказала Ма Ли. – Традиции надо соблюдать. По крайней мере, некоторые. – И она безотчетно коснулась вуали.
– Вы живете одна? – спросил Римо.
– Родители умерли, когда я была еще совсем маленькой. Я их даже не помню. У меня никого нет. Мужчины меня не любят из-за моего уродства. Они называют меня Безобразная Ма Ли.
– Голос у вас очень приятный, – промолвил Римо, не зная, что еще сказать.
По американским понятиям, даже нормальные женщины в этом селении красотой не блистали. Какая же тогда эта Ма Ли? Как Квазимодо – и взглянуть страшно?
– Спасибо вам, – просто ответила Ма Ли. – Как приятно говорить с добрым человеком.
Римо буркнул в ответ:
– Я вас понимаю. Здесь не принято проявлять сострадание.
– Люди таковы, какие они есть.
– Я ведь тоже сирота, – вдруг выпалил Римо, сам не зная зачем.
– Это ужасно – жить одному.
Римо кивнул. В комнате воцарилось молчание. Римо чувствовал себя, как школьник, впервые пришедший на танцы, когда не знаешь, что делать и что говорить.
– Не хотите ли чаю? – застенчиво произнесла Ма Ли.
– Это было бы чудесно, – ответил Римо.
Ма Ли поднялась. Римо заметил, что при маленьком росте она неплохо сложена. Большинство женщин в Синанджу были коренасты, как эскимоски. Ма Ли же оказалась стройной и изящной. Римо уловил запах ее тела, и он показался на удивление приятным.
В углу комнаты помещалась маленькая угольная печка – непременный атрибут корейского дома. Ма Ли высекла кремнем огонь и разожгла очаг.
Римо молча следил за ее ловкими движениями. От него не укрылась грациозность и изящная осанка девушки. Что бы ни было у нее с лицом, но фигурка у нее стройна, как ива.
Вода закипела, и Ма Ли заварила чай в зеленом с голубым керамическом чайнике, после чего поставила на стол две пиалы с таким же узором, похожие на те, что Римо много раз видел в китайских ресторанчиках, только с более изысканной росписью.
– Как красиво, – сказал он.
– Это селадон, разновидность фарфора, – пояснила Ма Ли. – Эта посуда не имеет цены. Чайник выполнен в форме черепахи, которая для нас олицетворяет долгую жизнь.