Выбрать главу

Джейк шел в обход, хотя через заросли было бы вдвое быстрее. «Не заманите», — думал он. Совсем недавно двое ребят из его взвода попали тут в засаду к вьетнамским партизанам и погибли. Самое противное было то, что никогда не знаешь, кто там шуршит в кустах. Сколько раз было, что он стрелял по движущимся теням, а потом обнаруживал своих, пробиравшихся напрямик.

Северо-вьетнамская армия жила по особым законам. Джейк хотел бы воевать с врагом типа британцев времен войны за независимость, когда солдаты в яркой форме маршируют четкими шеренгами под бой барабанов. Такого противника легко взять на мушку и стрелять, как по мишени на учебных стрельбах. О начале атаки объявляли бы выстрелом из 105-миллиметровой гаубицы, и всегда можно было бы увидеть неприятеля в лицо. Увы, здесь такое невозможно. Вьетконг совсем не похож на войско старомодных британцев, он хитрый, неуловимый, непредсказуемый. Обыкновенный патрульный обход становится делом не менее рискованным, чем прогулки по подоконнику открытого на десятом этаже окна. Однако если знаешь о враге хотя бы это, уже есть шанс остаться в живых.

В бинокль вьетконговцев не увидеть, сколько ни обшаривай горизонт, а глянешь вниз — и вот, острие вонзенного в спину штыка показалось у тебя из груди, рассекло тебя, как собаку, и оставило во рту металлический вкус на память о жизни в этЪм мире. Сам Джейк только один раз встречался с врагом глаза в глаза, то лицо до сих пор стоит перед ним, навечно застыв в памяти. Вьетнамец смотрел на него открытым твердым взглядом темнокарих зрачков, он был молод, храбр, верен идее и немного напуган, точно такой же парень, как Джейк. Но один из них должен был умереть.

У вьетнамца в руках был советский АК-47, на полтора килограмма тяжелее, чем М-16 у Джейка, а сам парнишка был на голову меньше. Наверное, это несоответствие и спасло жизнь Джейку, позволив выхватить свой автомат на долю секунды быстрее и разрядить его точно в грудь противнику, в то время как ответная пуля ушла на четыре дюйма выше его левого уха. Вьетнамец умер почти сразу. Джейк с ужасом смотрел на бездыханное тело и ду-

мал над вопросами, о которых молодые люди обычно не беспокоятся, предоставляя это философам и священникам. Куда он ушел? Куда уйду я? Когда? Умирает ли дружба, когда умирает друг? Умирает ли друг, когда онумирает? Есть ли во всем этом смысл? Суждено ли мне постичь его?

Как-то в офицерском клубе один капитан разговорился с Джейком и в какой-то момент беседы вдруг сказал: «По эту сторону жизни есть вон тот старик, генерал вшивый, и мы из кожи лезем, чтоб исполнить все его приказы. Ведь и ты стараешься ему угодить, так?». Джейк кивнул. Конечно, так. Все старались. «А вот по ту сторону есть настоящий Главнокомандующий, — продолжил свою мысль капитан, — и выполнять Его приказы намного важнее, потому что в конечном итоге мы должны угодить Ему, а если нет, то наша задача в этой жизни осталась невыполненной».

Понюхав пороху в двух-трех перестрелках, Джейк уже хорошо усвоил, что может погибнуть в любой день, поэтому слова капитана глубоко зацепили его. Тот еще добавил: «В окопах нет атеистов», и ведь правда, не было. Впрочем, с годами воспоминания о той беседе как-то стерлись, в суете ежедневных забот им не находилось места среди мыслей, так что напомнить о себе им удавалось лишь когда Джейк терял бдительность — во сне.

Джейк увидел себя у костра с обидой читающим этикетку от пакета с фронтовым пайком категории С. Аппетитное меню, обозначенное на ней, как всегда, имело мало отношения к содержимому, вкус и вид которого почти никогда не менялись: серая масса со вкусом туалетной бумаги. Вот и на этот раз «Ветчина с фасолью» оказалась смесью соли и жира с вкраплениями съедобных частиц, их поиск при желании можно было превратить в занимательное приключение. Смяв коробку, Джейк прислушался к пению Гордона. Тот был родом из Луизианы и считал, что уже одно это дает ему право называться артистом. Притащив с собой во Вьетнам двенадцатиструнную гитару, он трудолюбиво развлекал товарищей песнями дуэта «Саймон и Гарфункель». В те годы все с ума сходили по ним... Джейк и сейчас отчетливо помнит неровный голос Гордона и слова:

Когда ты устал,