Недовольные взгляды устремились на Кларенса, но он их проигнорировал. Чендлеру бы этот парень понравился.
— Поэтому странно, что мисс Майра считает, будто мы должны заглаживать прошлые грехи корреспондентов, якобы одобрявших жестокость полиции. Что же касается дела Доминго, то вот что я вам скажу. Когда негр в негритянском квартале вламывается в лавку с пушкой в руках, вышибает мозги у владельца, тоже негра, выгребает у беднягй всю кассу и пытается удрать, о каких расовых беспорядках может идти речь? Доминго — не жертва, а самый настоящий преступник, по которому тюрьма плачет, он напал на своего же соплеменника, и никакой расовой подоплеки в этом не было. И между прочим, один из полицейских, обвиненных в жестокости по отношению к нему — тоже чернокожий, и, может быть, он вышел из себя именно потому, что сочувствовал негру-пострадавшему. Я, конечно, понимаю, что у нас не принято задумываться о расовой принадлежности жертвы, мы все бандитов выгораживаем.
— Наш комитет призван защищать интересы меньшинств, — отреагировала Майра. — Мы знаем, как тяжело им приходится и 11 У последней черты
как постоянное унижение приводит к объяснимым приступам ярости, которые, в свою очередь, выливаются в насилие. — Майра с осуждением смотрела на Кларенса. — Если бы кое-кто не отрывался от реальной жизни и не витал в облаках, ему было бы легче понять простых людей.
Кларенс вздохнул.
— Неужели я должен напоминать вам о том, что видно невооруженным глазом: моя кожа черна как уголь, и кому как не мне знать о проблемах негритянского народа. Между прочим, поскольку вы тут все считаете темный цвет кожи гарантией честности и порядочности, то должны признать: из присутствующих я заслуживаю наибольшего доверия.
Джейк расхохотался было, но сразу осекся, заметив, что никто, кроме него, не смеется.
— С другой стороны, я — мужчина, да еще и не «голубой», а потому автоматически попадаю под подозрение. С этим понятно. Что же касается моего происхождения, то тут уж вы меня никак со счетов не сбросите — я настоящий негр, потомок рабов, трудивших^ ся на плантациях табака в Кентукки. Мои родители жили в трех кварталах от лавки, хозяина которой убил Доминго, а брат и две сестры до сих пор живут в том районе, и на месте погибшего могли оказаться они или их дети. От реальной жизни я не отрывался, как раз наоборот. Да там весь район возмущен этим убийством, я сам слышал, как они кричали, что Доминго надо в газовую камеру отправить, а не цацкаться с ним. Он для них не политический символ боли угнетенного народа, а отщепенец и последний гад. Они не хотят, чтобы из этого негодяя делали пример для подражания или возносили на пьедестал как типичного представителя негритянского народа. Ты знаешь, мисс Майра, что говорят простые люди? Что не надо «расовыми беспорядками» оправдывать убийства невинных людей — хоть белых, хоть черных, хоть фиолетовых.
— Ты, мистер Абернати, снаружи только черный, а внутри — ясно какой, — парировала Майра. — Ты готов перечеркнуть сотни лет угнетения, издевательств и унижений, забыть все прошлые обиды. Однако не все так легко относятся к своей истории.
Джейк понял, что конфликт между членами комитета возник не сегодня, они явно продолжали спор, тянущийся из заседания в заседание.
— Послушай себя со стороны. Ты говоришь, что мы имеем право быть расистами. Нас притесняли, теперь пора нам за это отыграться? Нас ненавидели, теперь мы можем спокойно ненавидеть других? А кому от этого будет хуже? Не белым людям, нет. Им наша ненависть без разницы. Страдают, в первую очередь, сами негры. Мы превратились в низший класс общества, живущий за счет пособия по бедности и зависящий от милости либеральных политиков — белых и черных, — устанавливающих размер дотаций на жилье. Нашим женщинам сейчас выгоднее рожать детей вне брака, чем выходить замуж, потому что замужним пособие не положено. А еще выгоднее сделать аборт, потому что его оплатит льготная страховка. Две трети негритянских ребятишек растут в неполных семьях, и не надо на меня смотреть, будто я тут мораль затеял читать. Каждому ребенку нужен отец, а мы внушаем мужчинам, что женщины и дети прекрасно обходятся без них, Влиятельные люди с обеих сторон встречаются и подолгу разбирают, что одни предки сделали другим предкам, а когда преступник совершает преступление, его немедленно начинают оправдывать, будто он хулиганил, грабил и торговал наркотиками из-за того, что его прадедушке плохо приходилось на хлопковых полях. Когда же мы перестанем обвинять друг друга и начнем воспитывать молодое поколение так, чтобы они умели брать на себя ответственность за свои поступки? А ты, Майра, не строй из себя великомученицу, ты так привыкла изображать жертву, что забыла о других формах существования.