Когда Хьюк внезапно исчез, ни с кем не попрощавшись, Джейк понял, что они больше не встретятся. Так и получилось. Джейк часто видел своего вьетнамского друга во сне и каждый раз забывал спросить, удалось ли ему отомстить убийце, прежде чем самому уйти в мир иной. Он очень хорошо понимал его чувства: мужчиной движет некий первобытный инстинкт, побуждающий его защищать семью и уничтожать всякого, кто посмеет причинить вред матери, жене, ребенку. Это было не сумасшествие, а естественная реакция, идущая из самого мужского естества и одинаковая для представителей любого народа и общества.
Картины времен вьетнамской войны мелькали у Джейка перед глазами, он просматривал их как документальное кино уже, наверное, в сотый раз. При этом каждый раз фильм оказывался немного другим: действие отклонялось в сторону от обычной линии повествования вслед за неожиданной ассоциацией или новой догадкой. Джейк вновь пережил возбуждение, царившее в части
накануне прибытия вертолета. На нем привозили новобранцев и почту, и, конечно, нетерпеливое ожидание относилось, прежде всего, ко второму. Священные письма раздавались неторопливо, без суеты, каждый с замиранием сердца ждал объявления своей фамилии. В одном конверте оказывались радость и надежда, а в другом —- грустное известие о свадьбе любимой девушки. Одним доставались листочки, исписанные стихами и восклицаниями типа «милый мой», а другим — деревенские новости в самом сухом изложении. Тем не менее, любое письмо было лучше, чем ничего, потому что оно отвлекало от мыслей о войне. Джейк смаковал послания от родных и близких, запивая их чересчур крепким кофе из алюминиевой кружки, которую во время патрулирования приходилось заматывать майкой, чтобы она не стучала в вещмешке. Каждое слово из далекого дома было для Джейка каплей росы, собираемой умирающим от жажды путником.
Читая письма, Джейк осознавал, как сильно скучает по чистому и бодрящему орегонскому воздуху, по водам орегонских рек, таким бурным, прохладным и синим-синим, как небо... не то, что здесь, мутно-зеленые, стоячие, с запахом болота. Он устал от муссонов — страшный ливень из черных туч в считанные минуты превращает пыльную землю в вязкую грязь — и тосковал по нежному дождю, проливающемуся из серых облаков на благодарную почву. Еще больше ему не хватало родных. Помятые письма служили доказательством тому, что довоенное прошлое — не сон, тот мир существует и ждет его возвращения. В День благодарения и в Рождество личному составу полагался горячий ужин, и тогда над тарелкой с куском настоящей индейки Джейк клялся никогда не считать праздничный стол само собой разумеющимся приложением к празднику. Он раскладывал на столе письма и фотографии, представляя, что приславшие их люди присоединяются к его трапезе.
Понежившись в теплоте писем из дома, Джейк садился перед фотографиями мамы и Джанет, которые стояли у него на тумбочке, и принимался за ответные послания. Фотографий отца у него не было. Это была своего рода тайная месть: тот никогда не находил времени для сына и не интересовался его жизнью. А может, Джейку так только казалось.
«Джейк, лови!» — и на кровати приземлялся свежий номер ^«Плейбоя», брошенный щедрой рукой кого-то из тех «счастливцев», кому слали подобное чтиво. Несмотря на угрызения совести, Джейк отворачивал фотографию Джанет и принимался перелистывать глянцевые страницы. Ему было одиноко, страшно одиноко, а фальшивая любовь порнокрасоток притупляла эту ноющую боль, и он не мог остановиться, а потом жалел, чувствуя, что душевная рана становится еще глубже. Дело было не в округлых формах этих женщин, а в их европейской внешности, они напоминали однокурсниц из колледжа, соседок, вообще — дом. На Джейка наваливалась тоска. Как там, дома? Доведется ли вновь увидеть его? А если да, будет ли этот дом таким, как раньше?
В воспаленном мозгу Джейка возникли воспоминания о первом отпуске. Бангкок, американские газеты, репортажи из Вьетнама ... Ярость, негодование, обида, шок... Он не верил своим глазам: кто мог написать этот бред? Даже факты все перепутаны, а уж о верном толковании событий и речи нет! Такое впечатление, что все американские военные ведут себя, как лейтенант Келли, а кровавая резня, учиненная им в деревне Сонгми — типичный метод осуществления боевых операций! Даже преступления красного режима меркнут перед зверствами армии США! Вроде как, если бы мы перестали бомбить миролюбивых северян, они бы никому не причиняли вреда. Можно подумать! А кто, вообще, начал эту войну против невинных людей? США, что ли? Просто невероятно, что позволяет себе Джейн Фонда! Если дать ей волю, скоро американские школьники будут отдыхать в день рождения Хо Ши Мина, а не Джорджа Вашингтона. Тупая, безмозглая эгоистка, как и все в Голливуде. Удивительно, что журналисты ничем не лучше ее. Как легко они забывают о простых ребятах с техасских ранчо, умирающих в джунглях за свободу их прессы! Кто дал им право рассуждать о добре и зле и спорить о «справедливости» этой войны за десять тысяч миль отсюда? Что они знают о тех, кто стоит на передовой и, рискуя жизнью, защищает идеалы