— Прости, мама. Вы оба, простите меня. — Каролина жалобно подняла брови. — Я не успела досказать. Я написала ту записку за два дня до аборта, но поскольку я отказалась ехать, то и о самоубийстве думать перестала. Может быть, мне все тут надоело, но мой ребеночек имеет право на жизнь, а кроме того — я ему нужна. Разве я могу его бросить?
Джанет поднялась с дивана, но ее опередил Джейк. К удивлению всех троих, он уже стоял рядом с Каролиной, обнимал ее и со слезами бормотал: «Ты нам всем нужна, доченька, миленькая, ты нам всем очень нужна». Несмотря на боль, на только что пережитый ужас, Джейк впервые за многие годы чувствовал себя счастливым.
— Я хочу познакомить тебя с Зиком, господин мой. Я давно хотел, чтобы вы встретились.
Крис увидел поодаль чернокожего мужчину с резкими чертами лица и широкой белозубой улыбкой, который дружески помахал Зиору.
— Это Крис, он новенький, — добродушно представил Криса ангел.
— Добро пожаловать в Царствие небесное, и да изольется на тебя вечное блаженство во славу Господа.
После официального приветствия Зик расслабился, его манеры стали совсем приятельскими. К ужасу Криса, он даже похлопал Зиора по спине, что казалось совсем неподобающим обращением с великим воином, но тот воспринял это как в порядке вещей.
— Мы с Крисом тут обсуждали дни на земле, сокровища на небесах и обители, которые Господь приготовил для чад Своих.
, Зик просиял, как если бы это была его любимая тема для обсуждения. Зиор пояснил:
| — Зик знает об этом не понаслышке. Я служил ему давным-давно, задолго до твоего рождения. Я видел, что пришлось перевить Зику на земле, а потому его обитель в новом граде небесном будет огромной и роскошной — ибо велика награда его.
Зик выслушал похвалу в свой адрес с легким смущением и сказал Крису:
— Мне было в каком-то смысле легче. Видишь ли, я был рабом.
Крис изумленно смотрел на Зика.
— Ты был рабом и считаешь, что это легче?!
— С одной стороны, было страшно тяжело. Жили в нищете. Жену в любой момент хозяин мог вызвать к себе для утех. Двоих
старших детей у нас забрали, едва они только смогли работать в поле. Мы их больше никогда не видели, и тоска по ним была еще хуже, чем ежедневные побои. Удары плеткой, которые мне причитались в конце дня, я переживал, отвлекаясь мыслями о небесном. Я плохо читал, но сумел выучить немало стихов из священной книги. Я повторял их про себя, когда собирал хлопок на полях под палящим солнцем, и когда дожидался Нэнси, которую опять забрал хозяин, и когда хотел поубивать всех, кто мучил мою мать, жену, детей.
— Боже, что ты пережил...
— Иногда думал — не переживу. Но и радости у меня были. Любовь родных. Может ли что-то сравниться с нежностью ребенка? Вареные бобы, которые так славно готовила моя милая Нэнси. Цветущие фиалки весной. Прохладный ветерок и глоток воды из ручья в жаркий день. Но самое лучшее было мечтать о Царствии. Как-то раз, когда мне приходилось особенно тяжело, Бог отверз надо мной небеса и Явил чудесные видения. Я тогда подумал, что задремал, и все это был сон, но, взойдя в Царствие, понял, что это было на самом деле. Я видел и этот град, и грядущий, и новое небо, и новую землю... Впрочем, кое-какие из тех видений все еще не сбылись, я с нетерпением ожидаю свершения пророчеств.
Да что говорить — мой дом всегда был здесь, а та хижина на земле была лишь временным пристанищем. Там я всегда чувствовал себя чужаком, странником, старался ни к чему на земле слишком не привязываться. Мы так любили те стихи из Библии, где говорилось об ожидающем нас настоящем доме — Царствии небесном! Хотя бы это: «Наше же жительство — на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя». — Зик мечтательно усмехнулся, словно опять переживая сладость земного ожидания. — Я столько раз повторял этот стих, что Богу, должно быть, надоело его слушать, и Он вписал его в священную книгу.
Крис рассмеялся от неожиданного утверждения, и даже Зиор улыбнулся шутке — если это была, правда, шутка, а не странное иносказание.
— Видишь, Крис, богачам так дороги их земные хоромы, что им неприятна мысль о грядущем переселении в другое жилище. Мы же только и жили, что мыслью о последних днях и вечном «завтра». Потому мы и пели такие песни...