— Вудс! Сколько лет, сколько зим! Впрочем, я за тобой слежу и должен отметить — неплохо пишешь, неплохо. Некоторые колонки вполне читабельны — хотя это, конечно, йе то же самое, что настоящие репортажи. Думаю даже, что благодаря тебе газеты западного побережья могут набрать потенциал и в обозримом будущем составить конкуренцию Нью-Йорку и Бостону.
— Спасибо на добром слове, Леонард. — Все звали Леонарда по фамилии. Джейк не сразу бы вспомнил его имя «Корнелиус».
— Конференция-то как прошла?
— Да ничего особенного. Еле дождался, пока закончится последний доклад. Надеялся к тебе попасть еще час назад, а он — из пустого в порожнее...
— А в аэропорт тебе когда?
— Мне надо выехать от тебя без нескольких минут пять.
— Ну что ж, — Леонард сцепил пальцы в замок. — Такси можно поймать перед зданием редакции. У нас остается час —- только раскачаться успеешь. Ты хотел обсудить какие-то накопившиеся вопросы. Давай, выкладывай.
Вот таким был Леонард — сразу к делу, никаких рассуждений о погоде и приятном полете. Однажды он даже посоветовал Джейку: «Сократи пустые разговоры, и твои сутки станут на два часа длиннее. Отдай выигранное время журналистике, и ты добавишь к своей карьере десять дополнительных лет. Представляешь, насколько ты опередишь любителей болтать ерунду?».
— На самом, деле, меня очень беспокоят некоторые новые тенденции в «Трибьюн». При мне зарубили прекрасную статью, а другие отредактировали так, что от них ничего не осталось, а все потому, что были затронуты интересы неких «особых групп». При этом, если бы такая же статья разоблачала религиозных фанатиков, мы бы гордились своей честностью и нелицеприятностью. Пусть потом хоть пять мешков писем от недовольных церковников принесут — правда важнее всего! Мы даже вслух будем читать послания с угрозами, чтобы похвалиться своим бесстрашием.
Леонард с пониманием кивнул. Видно было, что он слушает очень внимательно. Телефон то и дело вскрикивал пронзительными звонками, но Леонард полностью игнорировал попытки этого антикварного экспоната привлечь к себе внимание.
— Но стоит только проскочить статье, — продолжал Джейк, — задевающей «голубых», феминисток, экологов и прочих им подобных, то сразу же мы расшаркиваемся в извинениях, созываем внеочередное собрание редколлегии, организуем комитеты бдительности, обещаем нанимать побольше журналистов с определенным цветом кожи, с определенными убеждениями, определенной ориентации, а также клянемся, что такого прокола больше никогда не повторится. За последние десять лет эта тенденция становилась все более сильной, это просто как снежный ком. Не знаю, почему я только сейчас вдруг очнулся. Не нравится мне все это, ох как не нравится, Леонард. Мы вымарываем прекрасные публикации, если в них можно заподозрить отрицательное отношение к определенным «привилегированным» группам, но с удовольствием «мочим» остальных. Это же настоящая дискриминация. Газетное дело превратилось в... политические игры.
15 У последней черты
Джейк сказал и сам испугался. Такое можно было бы услышать от Криса или Кларенса. Не от Джейка Вудса.
А раньше мы с удовольствием «мочили» всех подряд, правда? Эх, друг мой, какое было время! На этой неделе мы шерстили бандитов, на следующей «ментов», потом принимались за городские власти, после них переходили к профсоюзам, затем разоблачали республиканцев, а еще через неделю высмеивали демократов... Никто не был застрахован от нашего острого словца. Если сегодня кто-то читал утренний номер с довольной ухмылкой и приговаривал: «Так их, так!», то завтра мог и сам оказаться у позорного столба. Конечно, мы старались, изучали всю подноготную, по десять раз проверяли факты. Зато сколько было радости, когда удавалось застукать без штанов кого-нибудь из этих хитрых лисиц! — Леонард расплылся в улыбке, явно припомнив какущ-нибудь из своих скандальных публикаций. Но тут же его лицо омрачилось.
— Теперь все иначе. И не только у вас в «Трибьюн». В какую бы газету я ни заехал, кто-нибудь обязательно отводит меня в уголок и, воровато озираясь, начинает задавать те же вопросы, что и ты. Меня тошнит от всего этого. Журналисты лижут задницу одним, раскланиваются с другими, строят глазки третьим — совсем как политики, ты правильно заметил.
Леонард произнес это слово с отвращением. Очевидно, в его шкале ценностей политик стоял еще ниже, чем серийный убийца.