— Любопытное сравнение.
— Но ведь все так и получается. Мы превращаемся в средневековую инквизицию. Стоит появиться кому-то с неудобными дан-ными или нестандартными идеями, так его записывают в еретики, как Галилея. Вместо того чтобы разобраться, взвесить все факты, обсудить нестыковки, мы просто отбрасываем материал, который не вписывается в нашу систему. Церковники не верили, что Земля вращается вокруг Солнца, а потому не слушали доказательств. Нам не нужны открытия, способные дискредитировать нашу позицию, вот мы и не слушаем инакомыслящих.
Леонард мерил пол шагами, ступая по вытоптанной в ковре дорожке. Очевидно, ему часто приходилось нервничать.
— Чем больше я думаю, тем больше мне нравится это сравнение. Молодые репортеры еще более закрыты для всего нового, чем религиозные фанатики. Большинство из них просто не умеет думать. Они выходят из стен университетов, убежденные, что хорошая газета складывается из материалов о бездомных, СПИДе, младенцах с синдромом наркотической ломки, одиноких матерях и несправедливо урезанных социальных программах. Такова формула последних новостей на каждый день! Эти ребята уверены, что новости — это литературный жанр, и подобно любовному роману, научно-фантастической повести и ковбойским рассказам должны писаться по заранее определенной схеме. В каждой статье должна быть жертва несправедливости, а если таковой не находится, ее надо выдумать. Нельзя говорить, будто люди ленивы или будто они в чем-то виноваты. Обязательно следует ввести нечистоплотного бизнесмена, жадного владельца жилищного комплекса, необразованных граждан или безразличное общество, из-за которых несчастная жертва страдает или вынуждена совершать дурные поступки. Мы превратились в работников отдела соцзащиты, рядящихся в журналистов.
Леонард взглянул на часы и вздохнул.
— У нас осталось двадцать пять минут. Мне надо кофе выпить, а то не успокоюсь.
Они отправились в комнату отдыха, которая располагалась в противоположном конце огромного отдела новостей, раза в три-четыре больше, чем в «Трибьюн». Леонард ни на минуту не переставал говорить — как любой газетчик, он спешил вместить максимум информации в отведенное пространство. По дороге оба не только размялись, но и подышали живительным воздухом отдела новостей, насладились родными звуками. Для них обоих не было ничего более приятного в жизни, чем ароматы и музыка газетного мира.
Леонард налил две чашки из мощного агрегата фирмы «Сименс», который язык не повернулся бы назвать просто кофеваркой, и присел на край блестящего прилавка, потягивая ароматное зелье. В его взгляде была какая-то отеческая нежность: так папа смотрит на сынишку, впервые спросившего, откуда берутся дети.
— Раньше считалось, что наша цель — непредвзятое освещение реальных событий. Нынче же мы сами решаем, к кому отнестись непредвзято, а к кому — «деликатно». Мы боимся честно анализировать «своих»: а вдруг у некоторых читателей сложится о них отрицательное мнение? Зато «чужих» разделываем в под орех. А sto между прочим, опасно: если наш противник все время получает изрядную дозу резкой критики, он держит порох сухим и учится все более и более убедительно защищать свои взгляды, а в итоге они получают все более широкое распространение.
В комнате отдыха находилось еще человек пять корреспондентов, и Леонард вдруг осекся, заметив, что они слушают. Кивнув в сторону двери, он быстро вышел, увлекая за собой Джейка. Да уж, во время такой дискуссии лишние уши ни к чему. Собеседники вернулись в кабинет, где Леонард сразу стряхнул с лица напряженное выражение и вновь оживился. Он подвел Джейка к стене слева от окна, где висела пробковая доска объявлений с приколотыми бумажками. Задвинув высокое кожаное кресло, Леонард встал в освободившееся пространство между столом и стеной и заскользил пальцем от одной кнопки к другой. Он подряд зачитывал вслух коротенькие фразы, не прерываясь на комментарии: