С лукавой улыбкой Леонард добавил:
— Я, конечно, рад, что у них нет шансов. Просто мне не нравится, что между нами такая война. Ведь, в сущности, все хотят одного и того же — справедливого общества, гуманного отношения к людям. Мне кажется, мы вполне могли бы сотрудничать, нужно только сесть за стол переговоров.
Леонард вдруг понял, что настало время прощальных слов. Как настоящий газетчик, он знал, что последние фразы запоми-
4 66
наются лучше всех остальных, и вернулся к тому, что считал наиболее важным:
— Я читал о жизни Грилея, Харста, Пулитцера, других великих журналистов. Большинство из них умерло несчастными людьми — одинокими, подозрительными, совершенно вымотанными и страдающими от того, что ничего ценного после себя не оставили. Я боюсь, что меня ждет то же самое, Вудс. Страшно представить, что я собирался посвятить свою жизнь неким благородным идеям, а в итоге оказался соавтором хаоса.
Джейк впервые увидел слезы на глазах своего учителя.
— Ты что, Леонард? Что ты говоришь?
— Я был на переднем крае борьбы со старой моралью. Я считал, что былые ценности отжили свой век и должны уступить дорогу новым веяниям. Я верил, что так лучше для общества, и очень старался, уничтожая одни и продвигая другие. Я победил, Вудс. Мы победили. Мы сумели переделать общество, переучить людей. Я оглядываюсь по сторонам и что вижу? Разгул преступности, школьники в школах стреляют друг друга, ночью на улицу выйти нельзя, банды орудуют, наркоманы даже прятаться перестали, да и дома не лучше — над собственными детьми так издеваются, что волосы дыбом. И единственное объяснение я нахожу в том, что мы разрушили старые устои, а новых не предложили. Может быть... нам нечего было предложить.
Джейк с тоской подумал, что хотел бы остаться еще на денек и обсудить все подробнее, но вместо этого шагнул на край тротуара и с видом коренного ньюйоркца взмахнул рукой. Так и не успел рассказать Леонарду про расследование. И о многом другом. И вообще, хотел поговорить о важных вещах с мудрым человеком, который так много значил в его жизни, а в итоге только на часы смотрел. Как всегда.
Слушая последние слова Леонарда, будто подводившего черту подо всей своей жизнью, Джейк вдруг подумал, что они могут больше никогда не увидеться. Он захотел обнять Леонарда, прижать к себе, как никогда не прижимал даже своего отца. Он почувствовал, что и Леонард хочет обхватить его руками и прижать
к себе, как никогда не прижимал даже своего сына. Джейк понадеялся, что Леонард сделает первый шаг, а Леонард — что Джейк, в итоге они просто пожали друг другу руки.
Поцарапанное желтое такси остановилось у тротуара, встав колесом прямо в кучу мусора. Обрывок старой газеты — уже непонятно какой — прилип к передней шине, как туалетная бумага прилипает к подошве зазевавшегося посетителя общественной уборной. Водитель нетерпеливо взглянул на Джейка, тот кивнул и опять обернулся к Леонарду.
— Ну, счастливо. Спасибо за разговор. Твое мнение для меня... очень много значит.
— Ладно, ладно. Спасибо, что заехал. Жаль только, что так ненадолго. Всего тебе хорошего.
Отъезжая от здания «Нью-Йорк тайме», Джейк обернулся и посмотрел через заднее стекло, чтобы в последний раз увидеть гиганта газетной индустрии, перевернувшего западный мир. Вместо этого он увидел маленького сутулого старика с обвисшими щеками, растерянно озиравшегося посереди грязной нью-йоркской улицы.
Всепроникающий свет, исходящий от престола, отражался в несущих конструкциях причудливой платформы. «Интересно, из чего она сделана?» -почему-то подумал Крис и провел рукой по поверхности опоры. Действительно, непонятно: характерный блеск и очевидная прочность наводили на мысль о стали, но податливость и естественная красота напоминали дерево. Вокруг платформы уже собралась огромная толпа, люди наполнили пространство от горизонта до горизонта. Атмосфера была радостная, возбужденная, волнующая. Крис ощутил знакомое чувство единения и вспомнил, как принимал участие в митинге движения «Право на жизнь» в Вашингтоне. Тогда демонстранты собрались на площади Эллипса в большом универмаге, оттуда людской поток выплеснулся на проспект Конституции и направился к Вашингтонскому монументу славы. И все же сейчас народу было еще больше.
Голоса сливались в сплошной гул, и в то же время Крис слышал все разговоры, как если бы сидел с каждым из говорящих у себя дома на диване. Еще никогда у него не было таких интересных собеседников! Он чувствовал особенную связь с каждым из них, как если бы они были лучшие друзья с самого рождения. Как это может быть — целая галактика вместилась в маленькое пространство уютной гостиной, и все слышат и понимают друг друга? И все такие разные, как и сказано в Священной Книге: «Великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех племен и колен, и народов и языков стояло пред престолом и пред Агнцем в белых одеждах».