Джейк шел по правой стороне коридора и читал таблички на дверях палат интенсивной терапии: «Кардиореанимация», «Торакальная реанимация», «Гемодиализ», «Искусственная вентиляция легких», «Неонатальная реанимация». Боже, где добрая старая реанимационная палата на все случаи жизни? Джейк исключил гемодиализ и неонатальную реанимацию, и решил обследовать все оставшиеся, начав с наиболее простой палаты «Общая реанимация», в первую очередь потому, что она была ближе. К некоторым придется идти мимо сестринского поста. Чтобы избежать лишних вопросов, Джейк решил прибегнуть к передвижению по-пластунски, хотя надеялся, что этого удастся избежать: коротенький халат был намного менее удобным для этого, чем военная гимнастерка. С другой стороны, если бы удалось пробраться на пост, можно было бы сразу выяснить номера палат, где лежат Док и Крис, но рисковать не стоило. Проще заглянуть в палаты по очереди. В первых шести были чужие имена на дверях и незнакомые лица среди проводов. На двери седьмой по счету палаты он, наконец-то, увидел напечатанную на старом матричном принтере самым простым шрифтом табличку с именем: «Грегори Виктор Лоуэлл». Так звали Дока по всем документам. Сердце Джейка забилось, как перед прыжком с парашютом. Он вошел в палату.
Он ожидал увидеть крупное загорелое спокойное уверенное лицо, часто появлявшееся на обложке местного журнала, а увидел бледную маску, из которой шли устрашающего вида трубки. Похоже на куклу для студентов мединститута. Не туда попал. Если это живой человек, он не может быть Доком. И все же...
Все же это был Док. Предводитель дворовой компании, староста класса, капитан футбольной команды, командир взвода, главврач — везде лидер, везде первый, а теперь сморщенный, высохший, неподвижный. Беспомощный, как новорожденный, хрупкий и зависимый, как нерожденный. Трубка, выходящая из горла, была пуповиной, соединяющей его с жизнью, без нее Док уже перестал бы числиться в списках больных, а пока он полностью зависел от воли и компетентности других людей. Джейк наклонился поближе. На белой коже проступили тонкие синие венки, будто нарисованные шариковой ручкой. Версия об обширной травме позвоночника уже не казалась невероятной. Джейк был в шоке. Инвалидная коляска была бы для Дока страшнее смерти. Он бы не перенес этого. К своему удивлению, у кровати Джейк увидел сгул. Для кого он тут? Врачи и медсестры не сидят, а посетителей не пускают. Он с благодарностью сел и понял, насколько сильно нуждался в отдыхе. Больничный халат распахнулся, обнажив белые ноги. Джейк поспешно подоткнул его, не к месту улыбаясь: кто увидит, так немедленно арестуют за антиобщественное пове-
дение. Неуверенно он придвинулся поближе и взял Дока за руку. Он часто хлопал Дока по спине, пихал в живот, шутливо пинал по заднему месту, принимал протянутую руку, когда не мог встать после удара мячом. Это все было, но он ни разу не держал его за руку вот так. Рука была холодная, скрюченная, безжизненная. Где его обычная сила? Джейку стало страшно.
Лицо на белых простынях потеплело и превратилось в веселую физиономию молодого Дока, автора бесчисленных веселых проделок. Воспоминания перенесли Джейка на сорок лет назад, когда они беззаботно набивали себе шишки и ссадины, исполняя его приказы. На самом деле, пора глупых выходок вскоре прошла, у Дока появилась серьезная цель. Он всегда был таким — целеустремленным, настойчивым. Если бы среди старшеклассников школы им. Улисса Гранта провели модный нынче опрос на тему: «Кто, по вашему мнению, добьется наиболее значительных успехов в жизни?» (конечно, в те годы никаких опросов никто не проводил), все назвали бы Дока. Крис мог бы забрать себе «серебро», Джейк — «бронзу», и то вряд ли, но «золото» всегда принадлежало Доку.