— Подождите, я не совсем понял про счастливчика...
~~ Допустим, в очередь на донорскую почку записано шесть человек. Однако они же не за колбасой стоят. Первый не всегда оказывается у кассы раньше пятого. Есть целый ряд факторов, которые надо учитывать. Если номер один вполне может протянуть еще месяца четыре без новой почки, а номер три загибается, его лечащий врач может подсуетиться и продвинуть его на первое место, а бывший номер один становится номером два. Так что иногда для пациента лучше чувствовать себя похуже и выдавать симптомы скорого отказа почки. В медицине все закручено вокруг «неотложной помощи».
Но, допустим, все шесть человек находятся в одинаково критическом* состоянии. Номер один не подошел к телефону, и мы переходим к номеру два. А он мужчина среднего возраста, дети взрослые, при том что номер три — молодая мама, у которой на руках трое малолетних детей. Разве нет вероятности, что человек, которому поручили обзванивать больных, пожалеет молодую маму? «Случайно» ошибется на одну цифру, набирая номер второго пациента, и запишет в отчете, что никого не было дома? Тогда можно спокойно переходить к номеру три, к тому самому пациенту, для которого мы и хотели приберечь почку. Я не утверждаю, что так всегда и бывает, но суть в том, что ситуация вполне реальна. Все больше наших решений оказывается подписанием смертных приговоров одним, указом о помиловании другим. Спрос значительно превышает предложение. Не за горами тот день, когда люди начнут торговать своими органами, чтобы прокормить семью — или торговать органами членов семьи, чтобы прокормить себя.
Джейк недоверчиво посмотрел на собеседника.
— А не надо так на меня смотреть. В медицинских журналах этот вопрос муссируется уже не первый год. Некоторые авторы призывают начать выплачивать денежное вознаграждение донорам за некритические органы и семьям доноров — за критические. Логика их проста: больницы и врачи зашибают кругленькие суммы на операциях по пересадке органов, так что по справедливости семьи доноров должны получать свою долю. Вы представляете, какие последствия может иметь такое нововведение? Лечить умирающего родственника и так очень дорого, но к желанию сэкономить теперь будет примешиваться желание подзаработать на его сердце и почках!
А представьте, какое давление будут испытывать врачи! До сих пор нам удавалось избегать конфликта интересов между потенциальным донором и потенциальным реципиентом. Как? Только за счет четкого разделения между врачами, лечащими умирающих, и хирургами, осуществляющими операции по пересадке органов. После реформы системы здравоохранения эта граница оказалась размыта. И это возвращает нас к тому коллеге, который рассказал мне о явных злоупотреблениях в распределении трансплантатов. Его беспокоило, что очередников передвигают вверх и вниз по списку без какого-либо открытого обсуждения причин. Все решают два-три врача, чьи объяснения обычно кажутся высосанными из пальца. Как вам такие мероприятия — достаточно спорные и сомнительные?
— Ну-у... В общем, да...
— Ваш друг доктор Лоуэлл единолично решил судьбу нескольких таких пациентов, и мне его выбор показался совершенно безосновательным. Если так распределять органы, то проще жребий кидать каждый раз. Назовем вещи своими именами: поле для преступных махинаций тут открывается безграничное. Если номер пять в списке — муж вашей сестры, вы без труда можете протолкнуть его наверх. Но если он, к примеру, плохо к ней относится, да еще и застрахован на миллион долларов, вам ничего не стоит столкнуть его в самый низ. Так что несколько членов комитета считали, что необходимо разработать более четкие критерии выбора реципиента и поручить принятие решений представительной врачебной комиссии.
Другие возмутились, и громче всех — доктор Лоуэлл. Как же, лишняя бюрократия, «мы тут людям жизни спасаем, а вы нам на шею комиссию посадить собираетесь». «Дайте спокойно работать, мы достаточно компетентны, чтобы обходиться без надсмотрщиков». Зерно истины в его словах было, но мне не понравилось его отношение. Так мы и ругались с тех пор, пока два месяца назад он не вышел из состава комитета со словами, что мы все — канцелярские крысы, в медицине ничего не смыслим, а только указываем настоящим врачам, как лечить.
— Похоже, ситуация серьезная.