— Хм-м... А зачем вам записывать наш разговор?
— Я завел такое правило с тех пор, как мы с вами беседовали в последний раз. Вы были третьим журналистом из «Трибьюн», который исказил и передернул мои слова. Это защитная мера.
— Я исказил ваши слова?
_у[ хочу верить, что вы со мной откровенны, но мне странно,
что вы не понимаете, в каком свете выставили меня в своей колонке. После вашей публикации, меня завалили злобными откликами, два раза по телефону угрожали. Даже моим детям досталось за то, что их отец сказал что-то, чего он не говорил. А если и сказал, то вы выдернули мои слова из контекста.
— Если все так и было, то, уверяю вас, в моих действиях не было злого умысла.
— Во-первых, все действительно так и было. Тот, кто прослушал бы наш с вами разговор, а потом прочел бы вашу колонку, не стал бы сомневаться. Во-вторых, ваши заверения, что вы это сделали ненамеренно, меня не убеждают, напротив, они меня даже путают.
— Почему же они вас пугают?
— Да потому, что, если бы ваши действия были намеренными, то вы могли бы сейчас извиниться и пообещать больше так не делать. Если же это получается у вас само собой, значит, вы можете снова поступить точно так же. Мне не хотелось бы вас обижать, но таково мое мнение.
— Ну, господин Магони, не знаю, что и сказать.
Джейк подумал было извиниться, но потом решил, что признавать свою вину не всегда разумно, особенно когда тебя записывают на пленку!
— Я понимаю, мистер Вудс, вы придерживаетесь определенных взглядов, как, впрочем, и я. Наши с вами убеждения весьма различны, и, возможно, мне стоило бы большого труда верно передать ваши позиции. Однако я тешу себя мыслью, что я постарался бы процитировать вас дословно, а затем попытался бы выдвинуть свои контраргументы, сохраняя при этом уважительное отношение к оппоненту.
— Вам кажется, что я отнесся к вам неуважительно?
— Конечно! Только не подумайте, что все дело в моих личных обидах. Если бы я был человеком обидчивым, то не стал бы плыть против течения. Я готов сносить удары, но лишь за то,
18 У последней черты
что на самом деле говорил. Со времени нашей с вами последней беседы и пары других подобных интервью, я только и занимаюсь тем, что оправ^^Ьаюсь и сглаживаю острые углы. Я устал отбиваться от читателей, возмущенных моим «выступлением» в вашей колонке. Вы выставили меня в каком-то карикатурном виде. Люди и организации звонят и отменяют мои лекции, запланированные несколько месяцев назад. Самое популярное объяснение, что, прочитав мои высказывания в газете, они увидели «мое истинное лицо». Мне кажется, вы даже не задумываетесь о том, с какой легкостью вы можете разрушать жизни людей. Вы пишете свою колонку, а потом выкидываете нас из головы, оставляя пожинать плоды вашего труда. Неужели вы этого не понимаете?
— Э-э-э... В общем-то, конечно, понимаю... Вы явно задеты за живое, господин Магони. На сей раз я постараюсь привести ваши слова как можно точнее.
— Дело в том, что совет ГООО провел Совещание и составил список журналистов, которые в своих репортажах исказили наши позиции. Совет постановил не давать более интервью этим лицам. Прошу прощения, мистер Вудс, но, боюсь, что ваше имя тоже в этом списке.
— Но вы же все-таки разговариваете со мной, да еще и записываете этот разговор на пленку!
— Я записываю на пленку мои разъяснения, почему я отказываю вам в интервью. Я делаю это для того, чтобы защитить себя на случай, если вы неверно представите эти мои разъяснения в газете. Хотя, честно говоря, мой адвокат сказал, что эта пленка не будет иметь особого веса в суде. Не понимаю только, для чего я вам это сейчас говорю! Дело в том, что подавать в суд на СМИ за клевету практически бесполезно, если ты не можешь доказать, что ложная информация попала в печать намеренно. Если бы у меня была запись нашего с вами последнего разговора, я бы спокойно доказал, что мои позиции 6ы!ли представлены в неверном свете. Однако вы могли бы сделать честное лицо и заявить, что не желали мне вреда. И, насколько я понимаю наши законы, дело было бы тут же закрыто, ведь я не смог бы опровергнуть ваше утверждение. Я правильно понимаю?
— Ну, все несколько сложнее, чем вы тут представили, но в общих чертах — да.
— Но разве важно, был ли у вас злой умысел, когда вред все же был нанесен? Если бы я на светофоре ненарочно помял впередис-тоящую машину, мне все равно пришлось бы оплатить ущерб, так? Но этот принцип не действует в отношении вашей братии. У вас прямо-таки дипломатическая неприкосновенность! Так что, хотя эта пленка послужит мне слабым утешением, — какой, в сущности, от нее толк? Как я донесу ее содержание до масс? Вашу колонку прочли полмиллиона человек, — ведь таков тираж «Три-бьюн», не так ли? Я же буду счастлив, если смогу донести свои истинные слова до пары сотен людей.