— Даже так?
Джейку не понравилось сравнение с Патриком Бьюкенаном. Советник трех президентов - Форда, Рейгана и Буша - активно пользовался своей известностью и не одно десятилетие печатал политические колонки в ведущих изданиях, то есть в каком-то смысле был менее опытному обозревателю Вудсу «старшим братом». Тем не менее, Джейк не был готов назвать этого старого консерватора своим кумиром. Да и Виль, хоть и коллега — не особенно лестное сравнение. Впрочем, разве в этом дело? Винстон только что упрекнул Джейка в том, что он не держит «имидж». Оказывается, все эти годы он писал не свободно и не искренне, а в соответствии с заданным образом... Плясал под чужую дудку, сам того не замечая...
Значит, я столь же типичный либерал, сколь они — типичные консерваторы?
— В общем-то, да.
— Значит, если вдруг какой-нибудь консервативный публицист — что, впрочем, маловероятно, поскольку их у нас по пальцам пересчитать — принесет статью в поддержку организации «Планирование семьи», ты скажешь: «Что-то подозрительно, не подкупили ли его? Не будем его статью печатать!»?
Винстон закатил глаза.
— Некогда мне с тобой дебаты устраивать. В конце концов, это твоя репутация на кону. Мне до тебя нет никакого дела. Давай, проваливай. Иди лучше позвони своему адвокату или кому другому, кто разбирается в судебных исках. Я бы посоветовал твоей защите занять позицию временного помешательства. Пусть убедят присяжных, что ты во время аварии головой сильно стукнулся, и мозги до сих пор на место не улеглись. Или вообще, из уха вытекли.
Винстон царственным жестом указал Джейку на дверь, словно правитель, предложивший своему подданному помилование, от которого тот отказался.
— Слушаюсь и повинуюсь. Вы, как всегда, проявили удивительную чуткость и понимание.
Джейк скорее прикрыл за собой дверь, но поток ругательств и проклятий, пролившийся ему вслед, все же выплеснулся наружу и разлился по прилегающим кабинкам. Джейк шел по проходу, стараясь не встретиться глазами с коллегами, которых, Джейк был уверен, переполняло любопытство. Его провожали вопросительные взгляды и сочувствующие улыбки. Он понимал, что, как только верстка свежего номера появится в редакторских компьютерах, его колонка станет объектом пристальнейшего внимания. Подходя к своему столу, он услышал, как звонит телефон.
— Джейк Вудс слушает.
— Это Винстон, — тон показался не столь враждебным, как сорок секунд назад.
— Что, уже соскучился? Хочешь, чтобы я снова пришел, чтобы ты мог еще на меня поорать?
— Да я и по телефону могу, чего тебе таскаться, — голос у Винстона вдруг стал неожиданно мягким, каким-то отеческим. — Кроме шуток, Джейк. Статью я твою напечатаю, но давай хотя бы уберем все ссылки на «Планирование семьи». Давай сформулируем как-нибудь так: «философия, которой придерживаются
определенные круги». Зачем обижать известную организацию? Договорились?
Нет, не договорились. «Планирование семьи», действительно, известная организация, причем известная именно своей весьма определенной философией. Не упомянуть их имени — значит, сыграть нечестно. Когда ранее я писал о них в положительном ключе, упоминая их название, проблем не возникало. Думаю, будет справедливо и теперь сделать то же самое, иначе это будут просто общие слова. Если бы в своей колонке я критиковал бы католическую церковь или Христианскую ассоциацию, мы бы, не задумываясь, назвали бы их по имени, не так ли? Мы всегда поступали только так и утверждали, что скрывать имена было бы большой ошибкой. Спасибо, что попытался заступиться за меня, Винстон, но я уже не маленький.
- Ну, дело твое, - Винстон с силой бросил трубку на рычаг. Джейк подумал, что сила этого удара была красноречивой рецензией на его колонку.
Зиор привел Криса в огромный зал, наполненный разнообразными письменами: древними и современными, свитками и пергаментами) книгами, писанными вручную и распечатанными на лазерном принтере. Это была Небесная Библиотека, священное хранилище всего написанного в темном царстве и нашедшего свое место в Царстве Света.
На подиум поднялся монах, и Зиор шепнул Крису на ухо его имя: Франциск Хавьер. Крису это имя не о чем не говорило, и он приготовился слушать выступающего повнимательнее.
Один из ангелов подал монаху старинный пергамент. Тот с теплотой принял его, вспоминая день, когда собственноручно начертал этот текст. Неужели этим словам суждено было пережить столетия? В тот ничем не примечательный день он и подумать не мог, что их прочитает не только Господь. Обратив свой взор к Престолу Агнца поверх голов многочисленных слушателей, он более не смотрел в текст, а просто говорил слова, предназначенные для ушей его Возлюбленного.