Джейк вдруг осознал, что уже с минуту сидит с открытым ртом, уставившись на текст письма. Он встряхнулся, провел рукой по лбу, несколько раз глубоко вздохнул. Такой оплеухи от Джесса он еще не получал. Он даже не знал, что Джесс может так резко выражаться. А что означают слова «теперь отдуваемся»? В ту же секунду Джейка словно окатило горячей волной, кровь хлынула в голову. Издатель. Рейлан Беркли недоволен. Конечно. Конечно!!! Госпожа Беркли — активистка НОЖа, сидит в совете директоров «Планирования семьи». Как же можно было забыть?! Одно дело — изредка публиковать статьи чужих журналистов, чьи взгляды «не совпадают с мнением редакции». Типа колонки Вильяма Ф. Бакли каждое второе воскресенье. Совсем другое — держать такого обозревателя в штате. Беркли не стал сам выходить на Джейка, чтобы потом иметь возможность гордо говорить о невмешательстве в работу журналистов. Зато начальников Вудса вызвали «на ковер» и задали такую трепку, чтобы впредь неповадно было диссидентов пригревать.
Джейк хотел сразу переслать письмо Кларенсу: как раз в одной струе с их вчерашним разговором, но передумал. Перечитал еще раз. При чем здесь раздел «Религия»? В колонке не было ни слова о религии... Джейк открыл вчерашний файл, пробежал глазами текст статьи. Только факты и выводы, сделанные на основе элементарной логики. Что тут религиозного? Или религия как раз и есть «факты и выводы, сделанные на основе элементарной логики»? Такое мнение в «Трибьюн» не очень распространено... А вот еще: «Ранее мы всегда шли на уступки». Да, верно. Всегда.
Но не в этот раз.
Джейк переступил черту. Не черту, отделяющую допустимые выражения от неприличных, недопроверенные факты от заведомо ложных, непредвзятое изложение от клеветы. Нет. Это была черта, за которой начинались определенные нравственные нормы и критика популярных общественных организаций в свете этих норм. Между прочим, усмехнулся Джейк, не так давно этих нравственных принципов придерживалось подавляющее большинство членов общества. Теперь же они кажутся настольно неприемлемыми, что упоминание о них вызывает тревогу на самом высшем уровне в мире демократически настроенных, открытых новым веяниям и терпимых к многообразию журналистов. Такой переполох, что можно подумать, на Землю напали марсиане, и над цивилизацией нависла смертельная угроза.
Джейк взял трубку и нажал кнопку автоответчика. Пять сообщений, все о колонке — два положительных и три отрицательных. Последнее показалось особенно интересным.
— Джейк Вудс, это Барбара Бетчер из НАВО. Сегодня утром у нас состоялось заседание исполнительного комитета. Мы официально отзываем наше приглашение на весеннюю конференцию. Мы не можем допустить, чтобы перед участниками выступал человек, чьи колонки подрывают самые основы всего, за что мы боремся. В нашем штате есть немало достойных людей, понимающих ценность образования для наших детей, и мы предпочитаем выбирать докладчиков из их числа, а не из числа наших идеологических противников. Надеюсь, это у тебя временно и скоро пройдет.
— И тебя с праздничком! — Джейк ответил Барбаре вслух, и Сэнди, которая не слышала сообщений, но легко догадалась об их содержании, подняла на него сочувственный взгляд.
До чего же короткая память у них, размышлял Джейк, откинувшись на спинку стула. Несколько месяцев назад казались лучшими друзьями. Что их так задело? Предателя в нем видят, а на каком основании? Он никогда не обещал им писать под их диктовку. Впрочем, сам виноват: мнил себя независимым, а на деле перепевал их песни, послушно повторял их лозунги. Неужели он был настолько ослеплен их пропагандой, что ради «идеи» говорил заведомую ложь или скрывал правду, наивно считая себя не-предвзятым борцом за истину?
Однако наиболее неприятными оказались не звонки из «Планирования семьи» и не упреки Барбары Бетчер, а изменившееся отношение коллег, особенно членов комитета по мультикультур-ным вопросам. Их поведение убедило Джейка в том, что его метафора о журналистской религии давно перестала быть метафорой. Большинство его коллег поклоняется идолу «политической корректности», и сам Джейк долгое время был его верным жрецом, хотя и делал это бездумно. Сия религия подчинила себе все уровни журналистики и породила свою инквизицию, которая строго следит за инакомыслящими. «Неверующие» — то есть старые консерваторы, никогда не признававшие идола — презирались, но не лишались некоей доли уважения. Что же касается «вероотступников», то эти заслуживали самой лютой ненависти и приговаривались к самым страшным карам. Джейк предал идола, преступил его священные законы, оспорил неприкосновенные догматы “ и стал еретиком. «На костер, на костер его!» — кричали компьютер, автоответчик и полный мешок читательских откликов. Клубы дыма окутывали кабинку обозревателя Вудса, языки пламени подбирались к его ногам, а возбужденная толпа визжала от восторга: «Смерть отступнику!».