Конец целой эпохи. Не с кем теперь смотреть чемпионат по футболу осенними воскресными днями. Не с кем ездить на охоту. Никто не позовет кататься на «автомобиле настоящего мужчины» или играть в трехмерные игры на плоском экране офисного компьютера. Нет больше Дока. Нет больше Криса. Надо поехать домой и хорошо напиться. Или выспаться. Или сначала напиться, потом выспаться.
Скорее бы наступило завтра. Я бы начал забывать о происшедшем. Джейк не знал, насколько зря он надеялся на это.
Народ в церкви не расходился. Что их здесь держит? Нет, чтобы бежать от запаха смерти, спасаться от угрожающих проповедей и скорбных речей.
Что-то здесь было такое притягательное, что не отпускало людей по домам. Им нравилось сидеть и размышлять, глядя на крест в центре зала, им было приятно говорить друг с другом, сравнивая впечатления. Была какая-то атмосфера ожидания, которая захватила даже Джейка — впервые в жизни ему захотелось подольше побыть в таком месте, как это. Он одновременно рвался прочь и искал повод задержаться. С одной стороны, его раздражал присущий этим людям ореол уверенности в столь неопределенном вопросе, как смерть. Одновременно его влекла к себе необъяснимая вера в чудо, столь очевидно наполнявшая сердца Криса и его друзей.
Джейк решил побыть еще немного. На самом деле, в церкви куда спокойнее, чем в мире за ее стенами. Кроме того, его успокаивало чувство «абсолютной истины», в какой-то момент незаметно подкравшееся к нему и обхватившее мягким кольцом. Последние два часа покажутся теплыми и уютными, когда наступит утро понедельника, и ему придется отправиться в реальный, жестокий мир.
Джейк Вудс подъехал к зданию редакции газеты и поставил машину на своем любимом месте. Он не был здесь неделю. Подумать только, со времени аварии прошло уже восемь дней.
Он бросил в автомат несколько монеток, обеспечив себе парковку на три часа. Он мог бы оплатить сразу круглосуточную сто-# янку, но ему нравилось каждые три часа устраивать себе небольшой перерыв. Свежий воздух, лица людей, шум улиц бодрили его и давали свежий взгляд на вещи. Иногда, если рядом было свободное место, он переставлял машину к соседнему автомату, но патрульные уже знали его и не заставляли придерживаться этого правила; главное — вовремя бросай деньги в щель.
Джейк медленно приблизился к арчатому входу редакции, выложенному коричневатым мрамором. Любой неосторожный шаг усиливал тупую боль в спине, шее и животе. Он с нетерпением ждал этого дня, мечтал вновь окунуться в работу, но в то же время страшился возвращения. Он не желал к себе особого внимания, а более всего ненавидел жалость. Он готовил себя к сочувствующим взглядам и понимающим кивкам.
Джейк глубоко вдохнул и переступил порог. Первый, кто встретился с ним глазами, был Джо. Важный, крикливый охранник очень гордился тем, что работал в здании газеты «Трибьюн» и мог обращаться к знаменитому обозревателю просто «Джейк». Однако сегодня он был необычно вежлив:
— Здравствуйте, мистер Вудс.
Вот, начинается.
— Привет, Джо! Как жизнь?
Джейк спросил по инерции, на самом деле вовсе не желая выслушивать рассказ о том, как поживает охранник, а тот и не стал отвечать. Джейк достал из кармана свой пропуск и прикрепил его себе на грудь. Три года назад только посетители должны были носить свой пропуск на виду, но после серии угрожающих звонков и неприятных происшествий это правило распространилось на всех — еще один показатель общественного упадка в городе, некогда считавшемся открытым и безопасным. Лицо на пропуске было на три года моложе и гораздо менее помятым, чем то, которое Джейк имел при себе.
Секретарша Элейн встретилась с ним вглядом и нежно улыбнулась:
— С выздоровлением, Джейк. — Она немного помедлила и добавила: — Такое несчастье... Сожалею о твоих друзьях...
— Я тоже.