Одно письмецо было от мальчика, чью собаку переехала машина; другое — от девочки, чья подружка умерла от рака. Он читал письма одно за другим, совершенно не замечая, что происходило вокруг, лишь вздрагивад время от времени на чей-нибудь громкий голос, резкий звук радиопомехи в углу у Гектора или на приветствие очередного коллеги, пробегающего мимо.
Вдруг запикал будильник на его ручных часах. Через десять минут истекали три часа на парковочном автомате. Неужели прошло уже три часа? Ворох вскрытых конвертов и прочитанных писем свидетельствовали о последнем. Джейк решил пораньше отправиться на обед. Он сгреб пачку еще не открытой корреспонденции в дипломат. Обычно он обедал в одиночестве; сегодня же компанию ему составят читатели.
Джейк вышел из здания редакции и направился в свое излюбленное местечко на углу Мэйн-Стрит. Через дорогу он заметил Тоню и улыбнулся ей. Юная Талантливая девушка, в прошлом году закончила факультет журналистики в Колумбийском университете и пока числится «репортером общего профиля». Тоня разговаривала с каким-то бездомным. У нее „был вид изголодавшегося в поисках материала репортера. Знакомое состояние. Порой тема статьи никак не приходит в голову, и, сидя за столом в отделе новостей, репортер готов в отчаянии биться головой об стену, но стоит только выйти на улицу, взглянуть на спешащих мимо людей, как сюжеты для написания возникнут сами собой.
Джейк подобрал немало тем для своей колонки, выходя на минутку спустить пару монет в автомат на стоянке: приключения курьера-велосипедиста; школьники, прогуливающие уроки; швейцар в дверях отеля и секреты его постояльцев; будни уличного торговца беляшами. Персонажи, сюжетные линии, темы колонок толпами бродили вокруг здания газеты. Двадцать лет назад, когда Джейк был таким же желторотым репортером, как Тоня, он тоже рыскал по окрестным улочкам в поисках хорошего материала, повторяя про себя пять золотых правил мудрого Леонарда: конфликт, его последствия, актуальность, новизна и читательский интерес. Эти правила были не им придуманы, но именно он возвел их на уровень искусства. . ■
Джейк расположился за столиком, потягивая крепкий кофе со взбитыми сливками и шоколадной крошкой. Скоро должны принести его любимый бутерброд с индейкой. Он читал письма одно за другим. Одно из них, со знакомым обратным адресом (Дом престарелых «Виста») и ромашками на конверте, он вскрыл медленно, даже с трудом, словно его пальцы скрючило артритом. Это было письмо от матери. Ей уже было тяжело писать, поэтому записки с каждым разом становились все короче. Она посылала их на адрес газеты, потому что в последние годы он часто переезжал, а кроме того, она знала, что работа была его настоящим домом. Она уже плохо слышала, поэтому перестала звонить ему, чтобы не раздражать его и не раздражаться самой.
Милый Джейк!
Джанет позвонила мне и рассказала о твоей аварии, а потом я прочитала об этом fe газете. Нелепый несчастный случай... Какой ужас! У нас все только об этом и говорили, и врачи и пациенты Я очень беспокоилась за тебя. Мне больно думать о Крисе и Греге. Мне очень хотелось приехать на похороны Грега. Я надеялась, что ты заедешь за мной, но, наверное, ты себя неважно чувствовал. Может быть, ты все еще лежал в больнице? У меня в голове все путается, я уже не помню, что Джанет мне говорила. Я прочитала в газете, что поминальное богослужение по Крису состоится в это воскресение. Не мог бы ты заехать за мной? Мне бы очень хотелось там поприсутствовать, повидаться с его семьей, выразить им свое сочувствие. Пожалуйста, позвони мне или приезжай.
Скучаю, целую, мама.
Почерк к концу письма становился все хуже и хуже, и в слове «мама» можно было разобрать только первую «м». Джейк испытал чувство, которое наполняло его при каждом общении с матерью, — чувство вины. Однако вместо того, чтобы побуждать к действиям, угрызения совести повергали его в оцепенение. Чем дольше он не навещал ее в доме престарелых, который находился лишь в получасе езды от дома, тем большую неловкость он испытывал, когда наконец приезжал к ней.
Он не переносил эти заведения, какими бы чудесными они ни были, ибо в них люди бесславно доживали свой век. Он ненавидел все эти инвалидные кресла и костыли, эти неторопливые, осторожные шаги отживших свое стариков и седовласых хрупких старушек. Они бродили в поисках собеседника, набрасываясь на каждое новое лицо в надежде, что человек все-таки остановится и поговорит с ними. Ожидание смерти казалось Джейку самораз-рушающим и жалким. Больницы тоже оставляли гнетущее впечатление, но, по крайней мере, в больницах многие поправлялись и выписывались. В домах престарелых никто не поправлялся и не возвращался домой. Редкие разговоры с мамой (Джейк считал, что звонит ей раз в месяц, хотя на деле получалось раз в полгода) притупляли чувство вины, и оно уже не мешало привычному течению его жизни.