Все руки у Джейка были измазаны типографской краской, но ему было не до этого. Он думал о том, что эти мусорные баки, полные газет, вожделенных в одно мгновение и ненужных в следующее, выражали всю суть газетной отрасли. Неважно, насколько хорош или плох написанный тобою материал, он слишком скоро канет в небытие. Уже через два дня колонка, над которой Джейк столько трудился, будет засунута под сиденье автобуса или в клетку с волнистым попугайчиком, или мальчишки разожгут ею костер. Когда он задумывался над этим, жизнь казалось ему пустой, работа — бессмысленной. С такими мыслями ему уже не хотелось делиться с людьми своими рассуждениями на актуальные темы, поскольку следующему поколению не будет до них никакого дела, два дня спустя после выхода в свет они пригодятся лишь бездомным, прилаживающимся на ночлег в парке на скамейке.
Сегодня здесь, а завтра — как не бывало. Такова судьба газеты. Такова жизнь. Склонившись над баком с размазанными и измятыми новостями и точками зрения, Джейк вдруг вспомнил слова пастора из церкви Криса о мимолетности жизни и о том наследии, которое оставляет после себя человек. Что он, Джейк, оставит за собой? Каков будет финальный выпуск его жизни? Как прочтут, и прочтут ли, это издание пытливые глаза? Когда
истечет срок, каким окажется приговор? Переживут ли его слова бумагу, на которой были напечатаны?
Задумчивый Джейк, в котором некоторые посетители небольшого кафе на Мэйн Стрит с восторгом узнали обозревателя из «Трибьюн» Джейка Вудса, расположился за самым дальним столиком, разложив по нему свои записи. Ему только что принесли бутерброд с индейкой (это для него) и гигантскую сардельку с луком и жареной картошкой (это для ожидаемого товарища).
Олли появился в дверях ровно в час. Он шел, как всегда, в развалочку, с достоинством неся свое грузное тело. Он был полноват, но не дрябл, его излишний вес складывался в том числе и из хорошо накачанных мускулов, как и подобает полицейскому. Плотное телосложение выдавало в нем сурового бойца, с которым лучше не связываться, иначе и глазом не моргнешь, как окажешься в лучшем случае лицом в салате, а в худшем — на больничной койке.
— Ух-ты, уже заказал? На вид — объеденье! — Олли плюхнулся на стул напротив, и не успел Джейк поздороваться, как на тарелке уже осталась только половина сардельки.
Да, Олли, с Махатмой Ганди тебя уж точно никто не спутает!
Олли облизал губы, потом отер их салфеткой и спросил:
— Скажи, в чем разница между карпом и журналистом?
Джейк задумчиво закатил глаза, но ничего не придумал.
— Один собирает всякую гадость на дне пруда, а другой — рыба.
Джейк вздохнул и улыбнулся, причем даже шире, чем намеревался. Олли любил все анекдоты переделывать не в пользу журналистов. Джейк не обижался, принимая во внимание историю его отношений с репортерами «Трибьюн».
— Короче, Джейк, такие вот дела: тяги, значит, были перепилены — мы и так это знали, но теперь есть официальное заключение. Значит, это убийство. Начальство дало добро на расследование. Вот кое-какие подробности: рулевая тяга со стороны пассажира была перепилена на три четверти вглубь, а со стороны водителя — на две трети. Та, что со стороны пассажира, была посла-
бее и, видимо, переломилась первой, когда твой друг слишком резко завернул, или как там все было. Это немедленно наложило чрезмерное давление на тягу с водительской стороны, она тоже сломалась, и машина потеряла управление.
— Со среза что-нибудь можно заключить?
— Даже больше, чем ты думаешь, — Олли заглянул в блокнот. — Пилили инструментом по типу ножовки, но не такой поганой, какими бывают сменные насадки на старых пилах. То есть пила-то, может быть, и старая, но резец новехонький: кобальтовая сталь, двадцать четыре зубца.
— Откуда ты знаешь?
— На спиле — характерные красные мазки, и не просто мелкие частицы, а такие, что указывают на то, что резцом пользовались впервые. Рядом есть царапины, где резец соскользнул, по ним можно определить количество зубцов. Я нашим экспертам доверяю. Они никогда не ошибаются. Таким инструментом мужчина с более-менее сильными руками, лежа на спине под джипом, мог перепилить тягу на три четверти вглубь всего за полторы минуты. На вторую, скорее всего, потребовалось времени побольше, поскольку рука у него должна была устать. В общем, если он ни на что не отвлекался, мог уложиться в пять минут.
— Брось ты, Олли. Как это можно точно знать?
— Очень просто. Ты знаешь, я парень мастеровитый. Сегодня с утра я пошел, разыскал такую же в точности тягу, закрепил ее на станке на нужной высоте от пола, потом сходил, купил такую же точно пилу и резец и провел следственный эксперимент. Я лег на спину, засек время, и вот что получилось. Конечно, надо принимать во внимание, что злоумышленник вряд ли такой качок, как я, так что можно накинуть пару-другую минут, даже несмотря на нервное возбуждение. Я представил себя на его месте — ты знаешь, я прекрасно вхожу в образ, — так что тоже ощутил в себе адреналиновый всплеск. Если пилить в тиши собственного гаража, эта работа — раз плюнуть, но, если заниматься этим посреди улицы или в чужом дворе, я бы, пожалуй, беспрерывно крутил головой, останавливался и прислушивался, не идет ли кто. Если