Грубый толчок поляка заставил ее очнуться.
— Ну, иди ж, иди, чего упираешься? — крикнул он сердито, приправляя свои слова добрым ударом кулака.
Оксана сделала несколько шагов; ей показалось, что Ясинский не узнал ее, и пока решилась молчать, не подымая головы, чтобы быть поскорее осужденной на смерть. «Прощай, Олекса, навеки!» — произнесла она про себя и начала повторять слова молитвы.
— Ну, говори, щенок, поскорее: что ты знаешь об этом собачьем схизмате? — крикнул Ясинский.
Оксана молчала.
— Где он? Сколько у него быдла? Куда идет? — продолжал он допрашивать.
Оксана закусила губу и опустила еще ниже голову.
— Ишь, хлопская тварь, как молчит теперь, змееныш! — крикнул грубо приведший Оксану лях и ударил ее со всей силы кулаком под подбородок.
Голова Оксаны невольно подскочила вверх, от сильного толчка шапка слетела с нее, волосы рассыпались и закрыли до половины лицо. — А тогда, небось, как трещал, — продолжал он: — «Здесь, мол, недалеко брат мой коханый...» Отвечай же, когда ясный пан тебя спрашивает! — замахнулся он снова кулаком.
Но Ясинский перебил его с тревогой в голосе:
— Недалеко, говорил хлопец?
— Да ведь это они к нему и спешили! — ответил лях.
— Что ж ты молчишь, щенок? Отвечай сейчас, или я запорю тебя канчуками! — заревел Ясинский, наступая на Оксану, и, выхвативши из-за пояса нагайку, он свистнул ею в воздухе и ударил Оксану со всей силы по спине.
Оксана вздрогнула, но сцепила еще больше зубы и решилась не отвечать до самой смерти ни одного слова.
Ясинский попробовал предложить ей еще несколько вопросов, сопровождаемых ударами хлыста и кулаков, но Оксана молчала так упорно, что можно было даже усомниться в том, в состоянии ли она была говорить.
— А так, так, щенок заклятый! — зашипел с пеной у рта Ясинский, забывая в порыве бешенства недалекую опасность. — Канчуков сюда! Я уже одного такого научил в Суботове, научу и тебя!
Оксана помертвела. «О господи, все погибло!.. Они сейчас сорвут с нее одежду... узнают... Что ждет ее? Этот зверь... Опять... Нет!.. Нет!.. Смерти! Смерти! Кто же даст ей смерть?..»
И, забывая все на свете, Оксана крикнула не своим голосом, бросаясь к деду:
— Диду! Спасите! Убейте! Не допустите!
— Не допущу! — крикнул дрогнувшим от волненья голосом дед и, рванувши с небывалой для его лет силой веревки, он бросился как безумный с ножом к Оксане.
Все это произошло в одно мгновение, но прежде чем дед успел добежать до Оксаны, свидетели этой сцены пришли в себя.
— Держи старого пса! Вали хлопца! — зарычал Ясинский.
Однако сделать это было не так-то легко.
Оксана защищалась с яростью бешеной кошки; не имея никакого оружия, она впивалась когтями и зубами в старавшихся повалить ее ляхов. Отчаяние придавало ей силы. Она была действительно страшна в эту минуту. С диким рычаньем вырывала она зубами куски мяса у своих мучителей, вцеплялась окровавленными руками в глаза, в лица и рты.
— Стой, доню, зараз, зараз! — кричал и обезумевший дед, размахивая ножом.
Но с дедом покончили скоро.
— А вот тебе, старый пес! — крикнул старший из ляхов, ударив его палашом по руке; кисть ее со стиснутым крепко ножом упала на землю, лях выхватил его и с диким хохотом погрузил до рукоятки в грудь старика. Дед только захрипел и упал, как куль, на землю.
Не долго защищалась и Оксана.
Один из ляхов схватил ее сзади за талию и ловким движением повалил сразу на землю.
— Спасите! Сжальтесь! — рванулась она еще раз, но было уже поздно.
— Канчуков! — заревел Ясинский.
Пара сильных рук рванула с нее сорочку, обнажив грудь... Оксана вскрикнула и потеряла сознание...
— Дивчына! — крикнули все, расступаясь в изумлении.
— Вот так находка! — вскрикнул с усмешкой Ясинский. — Як бога кохам, панове, Венера к нам благосклонна, она посылает нам утешение даже в походе. А ну-ка посмотрим, хороша или нет? — подошел он к Оксане и, отбросивши с ее лба волосы, глянул ей в лицо.
— Оксана! — вырвался у него невольный возглас. — Но как? Каким образом? Умерла? Жива? Воды скорее! — заговорил он отрывисто, наклоняясь над ней.
— Жива! — ответил грубо один из стоявших здесь ляхов. — Водой облить — отойдет.
«Отойдет или нет, а больше уж от меня не уйдет», — прошептал про себя Ясинский.
— Поднять ее и отнести в мою палатку! — скомандовал он, выпрямляясь.
Но в это время к нему подбежал, задыхаясь, какой-то испуганный шляхтич.
— Пане Ясинский! На бога! Скорее! — заговорил он, едва переводя дыхание. — С той стороны леса наступают козаки, кажись, Морозенко...