Вольт обнял брата, натыкаясь на свертки. Перс боком протиснулся в дверь.
— А где мама? Спит? Ну как она? Да что с ней может быть особенного?
— Нормально.
— Как ее давление? Что она сейчас принимает? А соли в ноге?
Вольт терпеть не может медицинские разговоры. О болезнях надо разговаривать только с врачом. Наверное, мама что-то принимает — то, что ей прописано. Если бы она старалась снять давление физкультурой, аутотренингом, он бы ей помог, но она верит в таблетки, а Вольт не любит таблеточную медицину, признает лекарства только в экстренных случаях, а каждый день их глотать нельзя.
— Принимает — то, что обычно. Ты, наверное, есть хочешь?
— Да, съем чего-нибудь слегка.
Перс всегда говорит, что только слегка перекусит, после чего уминает две-три нормальных порции.
Вольт никогда бы не стал есть среди ночи, да еще перед тем как ложиться спать. Как бы ни хотелось — перетерпел бы! Отключил бы голод. Но Перс не способен ни к какому режиму. Зато и наел килограммов девяносто — это при росте сто семьдесят!
Дома его Вера, заботясь о здоровье мужа, сдерживает аппетиты Перса: ограничила картошку и булку, изгнала сливочное масло, зато, приезжая в Ленинград, Перс всегда наверстывает: съедает по целой сковороде яичницы с картошкой, заедая булкой с маслом. А мама счастлива, что ее Петюнчик так хорошо ест.
В кухне все уже было приготовлено, оставалось только выпустить яйца на сковороду, но Перс, не дожидаясь, сразу намазал кусок батона маслом, а сверху еще и вареньем. Вообще-то принято сладкое есть в конце, но Перс может начать с варенья и закончить селедкой — ему все равно.
Он откусывал большими кусками батон и одновременно говорил:
— Медленно, а что-то движется. У нас, наверное, все-таки организуется кафедра. Или сначала дадут ставку доцента, будет читаться спецкурс, а постепенно надежда на перерастание в кафедру. Эсперо — надежда! Потому мы всегда надеемся, раз эсперантисты.
А тебя возьмут доцентом?
— Для этого нужна степень. Если бы я мог предъявить диссертацию. Некоторые умеют, обходится без диссертации: со всеми у них контакты, влияют своей харизмой — ты это должен лучше понимать, как психолог.
Одно из излюбленных Персом слов: харизма. Есть у него несколько таких: еще аллюзия, патина. Имманентный — тоже замечательное прилагательное.
Вольт хотя сам психолог, так и не может понять точного значения этого слова — харизма. Что-то вроде личного магнетизма, влияния на окружающих. Но хоть примерно представляет. А с имманентным дело совсем безнадежно: несколько раз нарочно смотрел в словарь иностранных слов — и через пять минут регулярно забывал, видно, его натура отталкивает всякую имманентность все равно как шкура морского котика — воду.
— Так сделал бы диссертацию, да и все. Я понимаю, что диссертации — глупость, но раз такие правила игры. Бог с ней, с харизмой, нечего на нее надеяться. Столько лет организуется кафедра, что мог успеть десять раз!
Вольт не способен говорить об этом спокойно. Из-за такой глупости вместо Перса посадят какого-нибудь юркого типа, который вовремя успел с диссертацией, хотя и вполовину не знает языка по сравнению с Персом!
— Да жалко времени. У меня мой перевод.
Если бы Вольт меньше любил брата, то самое время умилиться: ведь так трогательно Перс верит, что доделает когда-нибудь свой знаменитый перевод, верит, хотя который год застрял на одной строфе, — трогательно, как всякое чудачество. Но Вольт хочет, чтобы Перс достиг своего максимума, а не оставался милым чудаком.
Ты хоть сделал девятнадцатую строфу?
— Делаю. Уже готовы первые четыре строки. Вчерне. Вот послушай!
И Перс начал декламировать с полным ртом. До этого он говорил вполголоса, а тут увлекся и дал форте.
Через минуту послышалось шлепанье туфель, и на пороге кухни появилась матушка в ночной рубашке.
— Петюнчик!
У матушки было такое выражение, будто Перс явился абсолютно внезапно после того, как много лет пропадал неизвестно где.
— Петюнчик! Дорогой! Приехал!
Появление Вольта, после отпуска например, никогда не вызывает у матушки таких восторгов. Нет, она бывает рада, конечно, но не так… Все-таки смешно, что Вольт чуть ли не ревнует.
«Петюнчик!.. Мой дорогой!..»
После каждого слова следовали сочные поцелуи.
Вольт не умеет целоваться с матушкой. Да вообще не понимает других поцелуев, кроме любовных, а неизбежные родственные лишь обозначает прикосновением губ. Поцелуи предназначены для страсти, другие виды любви нуждаются в близости чисто духовной, ведь ясно же? Поэтому он отвернулся, как от сцены не очень приличной. Если бы еще не слышать влажного чмоканья!