Нет уж, смотри ты сама. И Перс, если хочет.
— Я тоже не буду, — сказал Перс. — Я редко смотрю кино. Мы лучше пока поговорим с Волькой, а то почти не виделись.
Да, все-таки заложено в них с Персом что-то общее — недаром же братья! Вот и Перс редко ходит в кино, не восхищается актерами, хотя у самого, как говорит матушка, способности к драматическому таланту».
— Тогда сделайте мне наушники, чтобы вам не мешать. А в перерыве все вместе попьем чаю. А может, и Наденька подойдет.
Не подойдет…
Сердце как качало болеть по дороге домой, так и не отпускало. И каждое напоминание про Надю, добавляло лишнюю каплю боли. Если бы Надя вдруг появилась — незваная! — Вольту была бы неприятна такая навязчивость, но он знал, что она не подойдет, — и было грустно.
А Перс расположился на тахте, явно настроившись на долгий разговор. Он любит — обо всем сразу.
— Ты знаешь, Волька, я сегодня выиграл десятку. Первый раз в жизни. В «спринт». Я вообще-то не играю, а тут иду мимо ларька, и вдруг машина останавливается со счастливым номером: четыре тройки! Вроде как сигнал. Я купил билет — и выиграл!
Оказывается, и Перс замечает номера! Действительно, очень много братского сходства. Но Вольт в такой глупости никогда никому не признается.
— Только не говори, что тебе таким путем сигнализировали свыше. Специально послав машину с таким номером.
— Нет, я просто как факт: выиграл же.
— Десятку. Уж если беспокоиться, посылать тебе сигналы, то ради бы десяти тысяч!
Вольт старался шутить, но на самом деле его раздражала такая ползучая мистика. С Надей столько ссорился из-за этого, а теперь вот Перс!.. А что и сам Вольт замечает номера машин — так он же никому не рассказывает, да и не воспринимает так буквально, не бежит покупать лотерейный билет!
— Ладно, расскажи лучше, как дела. По-прежнему-некогда продохнуть от милых родственничков?
Ну как ему внушить, что его долг — не ухаживать за этим несчастным эгоистом Веней, а сделать в жизни максимум того, на что он способен?! Такой специалист!
Снова, как уже однажды было, в груди, там, где, сердце, возникло чувство, похожее на изжогу. Не боль — но похуже боли. Только бы Перс ничего не заметил!
— Я все понимаю, Волька. Если хочешь знать, я не столько ради него, сколько ради папы. Остались единственные его родственники, он о них волнуется…
— …а ездишь ухаживать за Бекей ты! Почему ты должен все время быть каким-то жертвователем? Отец-то ради тебя не откладывает свои работы, не говоря обо всем остальном! Ты и с Далей тогда порвал, можно сказать, только чтобы он не волновался. Есть веши, которыми нельзя жертвовать, кто бы ни волновался, кто бы ни хватался за сердце! А что он сделал, чтобы ты не волновался?
— Так нельзя говорить. Он членкор, весь в своих делах…
— Зато ты в чужих! Может, сам давно был бы академиком, если б занимался своими! Надо все-таки замечать, что другие чувствуют рядом! А то все должны плясать вокруг, а ему можно ничего не замечать, его покой священен, он членкор!
— Он замечает И очень переживает, что ты к нему не ездишь. Когда я уезжал сюда, передавал тебе привет.
Спасибо.
— Может, съездишь к нему? Хоть дня на три? Он ведь даже незнаком с Надей.
Очень хотелось съездить. Опять услышать рассказы отца — хоть о Мише Алябьеве, хоть о баталиях с учителем литературы. Да о многом. Наверное, потому они и поссорились, что слишком похожи друг на друга — и одинаково нетерпимы. Очень хотелось… Но одновременно вспомнился и жестяной голос.
— Я не могу быть ребенком, который должен спрашивать разрешения, с кем и когда говорить по телефону.
— Ты зря. Так ведь тоже нельзя. Подумай… Слушай, я тебя хотел спросить по твоей специальности. Ты ведь внушаешь, если грубо говорить, чтобы люди становились умнее, здоровее.
— Даже и не грубо говоря, а так и есть.
— Я недавно читал книжку. Фантастика, но забавно: как один художник рисовал портреты людей больных, хилых — но рисовал их такими, какими они должны быть здоровыми. Ну, может, и наивно, но идея та же, что у тебя: чтобы они смотрели на свой идеал, так сказать, и приближались к нему. Но дело еще в том, что художник при этом отдавал им свое здоровье, а сам слабел. Ну а можно представить наоборот? Представить что-то вроде вампира, но в более тонком смысле, который внушает людям болезни, а сам здоровеет за их счет? Вот такой рассказ я бы написал на месте писателя!
Об этом Вольт никогда не думал. Сам он не такой уж подвижник и вроде бы не лишается здоровья, внушая его другим, но в принципе такая фантазия понятна. И привлекательна. Но наоборот?!