— Чего мне припоминать? Никогда я не поеду, если дверь не закрылась. А сорвутся под колесо — тогда что? И приказы об этом вы же и подписывали. Если не закрывается дверь, всегда стою, а когда этот жених ехал, в какую дату, в какое время, я и знать не знаю. Мне он не сказался, после, видно, надумал, когда посмотрел вслед поезду. Нынче все грамотные, все писатели. Только по-настоящему он мне должен по гроб жизни слать благодарности: лучше сразу отделаться от такой, которая с ходу на первого моряка, чем после мучиться да разводиться, да платить алименты.
— Нет, Варламов, ничего ты не понял. Видишь, как написано: «…даже когда самоуплотнились, не предпринял попыток закрыть… То есть что? Издевательство под видом культуры и безопасности. Он правильно пишет — Боярский его, между прочим, фамилия, может и родственник, тут он не указывает, — он правильно пишет: так можно стоять весь день, и все будут набегать и виснуть новые пассажиры, сколько внутри ни уплотняйся. Ты бы перед кем другим строил дурачка, а я-то сам крутил баранку, я-то знаю эти нюансы.
Тоже нашелся крутила — год посидел за баранкой и думает, все постиг и превзошел!
— Так понял ты наконец, Варламов, в чем претензии? Или опять состроишь дурачка?
Николай Акимыч все понял: хотят от него отделаться, вот и ищут любой повод! Потому что если по-нормальному, ничего кроме смеха не может быть на такую жалобу.
— Стар я, чтобы дурачка строить, Петр Сергеич. Да и в молодости дурачком вроде не был. Об этом, знаете, еще Суворов сказал, что в дураках не согласен ходить и у самого господа бога.
— Суворов у нас нашелся! Пассажиры из-за тебя опаздызают, а ты вроде и ни при чем. Будто график движения не для тебя писан. Я распоряжений не давал, чтобы выбиваться из графика! Ты и двери закрывай, и езди вовремя, если ты такой передовик!
Дело ясное: позавидовал кто-то. Вот и нашли повод. Только повод больно дурацкий.
График мой в порядке, об этом не беспокойтесь. А вот и нет! Думаешь, я тут ваньку с тобой валяю? Я уже велел поднять графики. Смотри, за какое число жалоба, Вот: «случилось одиннадцатого сентября в семнадцать сорок». А вот график твой: опоздал с прибытием на семь минут — вместо чтоб в восемнадцать двенадцать, прибыл в восемнадцать девятнадцать. Такие дела.
— А вы посмотрите другие графики. Хоть мои, хоть не мои. Как ездить в графике, если где поворот на Белинского — всегда пробка! И на Гороховую тоже, то есть на Дзержинского! Вот из-за чего опоздания, а не из-за дверей этих. Не по воздуху же летаем!
Вспомнил Николай Акимыч, теперь вспомнил, когда услышал дату. Стоял он тогда на Владимирской, потому что попались пассажиры — нахалы и издеватели. Говоришь им, говоришь — и хоть бы один имел сознательность, сошел бы, не мешал отправлению. Нет, кто хоть пальцем зацепился — не оторвешь! Вот когда чувствуешь, что Николай Николаич, троллейбус твой, — живое существо. И страдающее. Распирают его, а он скрипит и стонет. Зато те, которые лезут, они ничего не чувствуют, они готовы разнести Николай Николаича — и на самом деле, сколько уж раз чуть не разносили, сколько раз отрывали заднюю дверь, — и за них, за обезумевших этих, отвечать потом?! Если они в своем обезуменье попадают под колеса! Не-ет, Николай Акимыч решил стоять, пока не закроется дверь. Сколько угодно! Если сами не понимают. Если никакой сознательности. Видно же, что машина не может отправиться, так зачем еще новые подбегают и цепляются, когда уже и прежним некуда вместиться? Никакого соображения! Он будет стоять. Пусть сами себя задерживают Долго сзади не было троллейбусов. То есть что значит долго? Минут пять-шесть. Тоже, наверное, стояли на предыдущих остановках. Но наконец подошел сзади и засигналил. А у Николая Акимыча все не было возможности двинуться. Ну что ж, он вышел, оттянул штанги, и задний троллейбус благополучно объехал — «тройка», помнит как сейчас. Это и вправило мозги: кто-то умялся, кто-то отцепился, часть осаждавшей толпы отхлынула на следующую машину — и двери закрылись. Николай Акимыч быстро успокоился — он вообще отходчив — и стал информировать, как обычно: «Следующая остановка — Пять углов. Уникальный городской перекресток, образованный пятью лучами улиц, а не четырьмя, как обычно. Основу перекрестка составляет Загородный проспект, бывшая Загородная дорога…» И никто тогда не подошел с претензиями. Большинство пассажиров, когда войдут и успокоятся, вспоминают про сознательность, понимают, что закрытие дверей необходимо для их же безопасности. Те, кто внутри салона, всегда кричат: «Сойдите, лишние, не задерживайте!»