Надо было до смены успеть зайти в управление, поговорить про троллейбусные экскурсии. Интересно, что легче: пробить идею про экскурсии или перевесить неправильную мемориальную доску? Пожалуй, экскурсии, — тут исход не зависит от того, найдется или нет какая-то старая книга. Да, и еще зайти поесть по дороге в парк. Николай Акимыч ест, конечно, и дома, но если есть возможность пообедать в городе, старается воспользоваться случаем. Потому что у Ксаны всегда такой страдальческий вид, если она что-то готовит, — будто несчастная рабыня, которую продали на кухню. Кроме тех случаев, когда гости, — при гостях Ксана расцветает, и тогда, глядя на нее, Николай Акимыч понимает выбор Филиппа. Но только при гостях. Наверное, это театральный инстинкт: ее вдохновляет публика.
Услышав, что в прихожей одеваются, Рыжа заскреблась в комнате Филиппа. Николай Акимыч очень редко с нею выходит, но собака запомнила и редкие выходы, все-таки надеется. Рыжа услышала, а Филипп — нет. Работает. Прекрасно, что работает. Но мог бы прерваться, выйти, пожелать отцу ни пуха ни пера — не гулять же идет Николай Акимыч, а на смену! За все годы ни одного происшествия у него не было, ни одного наезда. Ни одного, тьфу-тьфу, но все-таки улица есть улица. Ася всегда провожала — будто в дальнюю и опасную дорогу. А какой дом, если не провожают и не встречают? Каждый приходит и уходит сам по себе — как в гостинице.
Несколько дней подряд беспрепятственно светило солнце, — но не могло это продолжаться долго, тем более в конце октября, — и сегодня наконец надуло тучи и пошел дождь. Дождь Николай Акимыч воспринимает не так, как большинство горожан: для них неприятная морось в лицо, промоченные ноги, простуды — а для него скользкое покрытие, увеличенный тормозной путь. В такие дни Ася провожала всегда особенно тревожно.
А когда не за рулем, Николай Акимыч дождь даже любит. Потому что вообще любит воду, а стекающие по лицу капли напоминают летнее купание. Из-за своей полноты Николай Акимыч не переносит жару и не ездит на юг, а купается летом в озерах, и дождевая вода напоминает по вкусу озерную. Даже когда для других вода прохладная, ему хоть бы что. Вот и дождь приятно прохлаждает, почти как купание. Иногда, прогулявшись под дождем, Николай Акимыч думает, а не пойти ли в моржи? Наверное, он бы привык легко. И получилась бы та самая физкультура, которую проповедует Филипп. Думает, но решиться пока не может.
На улице Ломоносова почти от самых Пяти углов в затылок стояли машины. Пробка. Почему-то на перекрестке Ломоносова с Фонтанкой вечные заторы. Стоят, но моторы не глушат! Осенью да в дождь еще ничего, а летом не улица, а душегубка! И автобусы в этой же пробке — а от «Икарусов» дым самый страшный. У Николая Акимыча на маршруте тоже есть места, где приходится стоять, но таких, как эта хроническая пробка, нет, слава богу. Все-таки хорошо, что он на троллейбусе, — как вдохнешь эти газы, сразу вспомнишь Асю: молодец, что не пустила на автобус.
После загазованной улицы Ломоносова только перейти Фонтанку, и открывается, может быть, самая торжественная улица в мире — Зодчего Росси. Тихо, просторно. Будто не улица, а вытянутый в длину зал — белые колонны на фоне желтых стен торжественным ритмом напоминают Большой зал филармонии.
Но стоит войти в управление — и никакого воспоминания об оставшейся за дверьми торжественной улице-зале. Учреждение как учреждение.
При входе доска Почета всего управления. Николай Акимыч хотя понимает, что мелочно это, не может не досадовать, что не поместили его на общеуправленческую доску. Двое всего на ней водителей троллейбуса, и показатели у них не лучше, чем у Николая Акимыча, а может, и похуже. Ладно, все равно о них если и писали. то только в своей многотиражке, а о Николае Дкимыче в настоящей газете — это поважнее, чем доска Почета… Само собой, Николай Акимыч никогда не позволил себе ни малейшего намека, что вот хотел бы видеть здесь свой портрет, — но заставить себя совсем не досадовать не мог.