Сам же Назанов чувствовал, почему-то большую усталость, желание побыть одному. Почти равнодушно думал он о Марье Владимировне, хотя все последние годы мысли о ней не покидали его, и он хотел и не мог разобраться в себе.
Дома Наташа помогла ему подтянуть лодку и долго не отходила, словно хотела что-то сказать и не решалась.
— Иди, — ласково сказал Назанов, — поговори с матерью. Она небось соскучилась по тебе.
— Мне скучно с ней, — пожаловалась Наташа и неожиданно приникла к Назанову, вздрагивая худенькими плечами и пряча лицо на его груди.
Степан растерялся. Тугой комок подкатил к горлу, и он погладил дочь по голове.
— Чего же ты? — тихо спросил Назанов. — Вот и лес облиствелся, как ты говорила, и лед прошел, а то, что мать приехала, это ничего. Это надо. Ты сходи к ней, помоги устроиться, а то она бог знает что подумает. Решит еще, что я тебя к себе переманиваю. А ты уж совсем большая и сама должна во всем разбираться. Иди, Наташка. А я на пароме побуду. Грустно мне, — пожаловался дочери Назанов, и они разошлись.
…Десять лёт одним днем прожил в одиночестве Назанов. Теперь Наташе шестнадцать сравнялось, а ему — тридцать восемь. И лишь на одну зиму упросил Степан Марью Владимировну отдать ему дочь. Да и то лишь потому упросил, что приболела Марья Владимировна и вместе с мужем ездила на курорт. И эта единственная зима с Наташей была для Степана главным событием его жизни за все десять лет.
Степан снял с прикола паром, вывернул рули, и медленно стал удаляться берег, а с середины реки его дом, залитый светом электричества, стал виден как на ладони. И невыносимо одиноко стало Назанову. Журчала за бортом вода, поскрипывал блок, глухо гудели порожние понтоны, и стоял Степан облокотившись на перила, заглядывая в глубину воды, словно в собственную душу.
Было у Степана такое чувство, словно что-то главное с ним еще не произошло, и теперь он затаился в ожидании этого главного, ибо чувствовал, что оно близко, что оно идет к нему вместе с проснувшейся землей, вместе с зарождающейся жизнью на этой земле.
И еще раз подивился Назанов тому, что впервые он равнодушно и буднично думал о Марье Владимировне, о своей неудавшейся жизни, которую многие в селе не могли понять, а потому и рядили на всякие лады, обвиняя Степана сразу во всех земных грехах. А он просто не мог без этой реки, как Марья Владимировна не могла без города, вот и весь секрет. И теперь, он это знал, не сможет без реки и Наташа, ибо она от него взяла больше, чем хотелось бы Марье Владимировне, и тут уж ничего не поделаешь.
Погасли огни в доме, и, словно это от них зависело, удивительная тишина разлилась над миром. Даже река, стремительно несущая свои воды, в эти минуты словно притаилась. Словно она прислушивалась к тайным мыслям человека и хотела ему помочь найти ту, единственную.