«Дон, дон, дон!..» — Мерно идут верблюды, раскачиваются взваленные на горбы тюки, все ближе и ближе подходит караван. На передних верблюдах ковровая шлея, множество колокольчиков. Колокол подцеплен к грузу еще и последнего в десятке верблюда. Уздечки, как недоуздки, привязаны к кольцу седла впереди идущего. У ленивых носы проколоты, палка с набалдашником вставлена в ноздрю, с другой стороны — ременная петля. Идут верблюды быстро, словно в такт этой гремящей музыке ставят в пыль широкие тяжелые подушки ног. Ритмично раскачиваются тюки на боках.
Яшка наметанным глазом определил, в каком мешке сахарный песок, вскочил, ткнул самодельным ножом. Из мешка потек белый ручеек. Яшка подставил лист лопуха, с десяток шагов бежал рядом с верблюдом, потом заткнул прореху жгутом травы, скрылся в бурьяне.
Уж он-то знал, как надо резать мешки. Весной Алешка перестарался и так полоснул по мешку, что песок ручьем потек на дорогу. Убежал бы Алешка — ничего бы им и не было. А он перепугался и давай затыкать прореху чем попало. А песок все течет да течет. Алешка оттянул края прорехи, хотел веревкой завязать, караванщики его, голубчика, и сцапали. В таможне дознались, кто еще был. Стоимость сахара взыскали с отцов. Отцы взыскали с сыновей… Горьким показался Яшке тот сахар. После этого случая Яшка с сахаром связывался лишь тогда, когда ничего более толкового не попадалось. То ли дело орехи или урюк! Ширнешь ножичком — и в бурьян. А караван идет себе и идет, верблюды шагают, тюки раскачиваются. А из прорехи орешки тюк да тюк, то один, то другой. Караван ушел — только и остается пройти по дороге, добычу собрать… Рубашку потуже подвяжешь, полную пазуху орехов или урюка наберешь — любо-дорого!
Яшка сел в излюбленном месте за валунами, дождался свою команду. Все четверо сосредоточенно слизывали с листьев лопуха сахарный песок, когда до них донесся быстро нарастающий гул. Яшка вскочил, выглянул из бурьяна. Но пока ничего не было видно. Тогда он, держа завязанную руку на отлете, приложил ухо к земле. Гул усилился.
— Кони! Так гудит земля, когда скачет табун лошадей.
— Казаки! — испуганно крикнул Нырок.
В долину вливался казачий эскадрон. Развернувшись веером, он на рысях шел прямо к поселку.
— Белые!
Яшка знал, что значит приход белых. Отец — красный, член Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.
Ребята сорвались с места, помчались вдоль дороги. Поздно: передовые разъезды казаков перешли на галоп. Слыша за спиной все усиливающийся топот, Яшка и его товарищи со всего разбегу повалились на землю, замирая от страха, притаились в бурьяне.
С тяжелым гулом промчались совсем рядом конники. «А-а-а-а!» — донесся протяжный то ли стон, то ли крик.
Яшка поднял голову. Часть казаков окружила караван, стала его конвоировать. Остальные уже скакали по улицам и огородам, стреляли из винтовок, вертели над головами шашками. Вспыхнула ответная стрельба, вскоре все затихло.
Перепуганные мальчишки осторожно подходили к своим дворам. Яшка пересек долину и горным отщелком вышел к своему дому. Тут же увидел отца: четверо дюжих казаков, по два с каждой стороны, вели его со связанными за спиной руками. Крепко ухватив за локти, они висли на нем, словно боялись, что он развернется и сбросит их с себя. Рубашка на отце разорвана, лицо в кровоподтеках.
Вслед за отцом казаки вывели из соседнего дома избитого, в растерзанной одежде Мордовцева. Подняв голову, он увидел Яшку, кивнул ему. Толкая Флегонта прикладами в спину, конвоиры погнали его дальше, в сторону бывшего казачьего погранпоста. По всему поселку продолжались повальные обыски.
Из караван-сарая вывалилась еще одна группа казаков, среди которых Яшка увидел связанного молодого доктора. Увидел доктора и отец Яшки. Когда обе группы слились вместе, он что-то сказал Вениамину. Арестованных повели в сторону узкого отщелка, уходившего к Змеиной горе.