После выступления начальника все долго и горячо аплодировали.
Потом выступали Цюра, Шакирзянов и много еще совсем незнакомых пограничников с других застав. Все так хвалили Зозулю и Лаврова, что, Саша видел, старшине даже неудобно было. Он сидел, сдержанно улыбаясь, о чем-то говорил с Карпом Яковлевичем, с дядей Андреем, потом взял слово и вышел к трибуне.
— Сегодняшний вечер надолго останется у меня в памяти,- сказал Лавров.- Командование части и выступавшие здесь похвально отзывались о моей службе, а заслуги мои не так уж велики. Я только стараюсь честно выполнять свой долг и военную присягу. И я заверяю вас, товарищи, заверяю командование, что оправдаю ваше доверие…
Лавров не договорил: к нему подошел старший лейтенант Лузгин. В обеих руках он держал автомат.
Саша видел, как невозмутимый старшина Лавров, тот самый Лавров, которого трудно было чем-нибудь удивить и вывести из равновесия, вздрогнул и взялся рукой за стол. Он не сводил глаз с автомата, и лицо у него было такое, будто целая жизнь прошла перед его глазами, будто в этом автомате было для него что-то настолько значительное, что заслоняло собой все.
Саша сидел близко и хорошо рассмотрел царапины и вмятины на кожухе автомата, с которого сошел уже вороненый блеск и по всей длине которого до самого дульного среза выступила обнаженная сталь. Ясно были видны следы осколков на ложе и глубокая вмятина сбоку на диске. Не было на прикладе блестящей металлической планки, как на других автоматах, и весь он казался вынесенным прямо из боя, израненным и закопченным, еще горячим от пуль…
— Это автомат Панкратова,- сказал старший лейтенант.- Я получил его за прорыв через горящий лес и разгром ударной группы финнов… Сегодня я передаю это славное оружие лучшему воину нашей заставы… Бери, Сергей,- негромко сказал он,- ты заслужил его!
Старшина взял автомат. Наступила такая тишина, что слышно было, как шумят за окнами сосны, скрипит флюгер да где-то далеко за лесом кричат журавли.
— Я обещаю,- сказал Лавров,- с честью хранить это славное оружие до тех пор, когда придет время вручить его сыну Панкратова. Уверен, что ребята, которые живут жизнью нашей заставы, которые не боятся вступить в борьбу с нарушителями, вырастут мужественными и сильными людьми.
Все зааплодировали, повернулись к ребятам, Сашу и Славку подхватили на руки, поставили на скамейку, чтобы их лучше было видно. Славка улыбался и косился на Айно: ему, наверное, было интересно так высоко стоять.
Саша хотел вырваться и убежать, но его удержала Нюра, и он остался, смущенно поглядывая на Славку, оглушенный аплодисментами и поздравлениями. Саша чувствовал, что вокруг него родные и близкие люди, товарищи, с которыми он столько прошел и столько пережил. Здесь все знали и уважали отца, а теперь вот узнали и его, Сашку; здесь каждый гордился тем, что служит на заставе имени героя-пограничника Константина Панкратова.
ЗАСЛУЖЕННОЕ ПРАВО
Прошло несколько дней. Капитан Рязанов еще не приехал, старший лейтенант Лузгин, Лавров, Шакирзянов и Цюра ночами не уходили с границы. Не было на заставе и Степана Зозули…
Саша сидел за письменным столом дяди Андрея и думал. Славка, стоя на коленках на стуле, навалился локтями на пачку журналов и тоже думал. Алька думал, забравшись с ногами на диван. Сегодня Саша и Славка уезжали в пограничный городок в школу и перед отъездом сочиняли коллективное письмо Зозуле.
Долго не получалось начало. Написать ему: «Здравствуйте, товарищ Зозуля» — очень уж по-чужому. «Здравствуй, милый дядя Степа!» — как-то по-детски…
Саша подумал и написал:
«Дорогой Степан Антонович! Поправляйся скорее и приезжай обратно на заставу. Мы на каникулы тоже приедем домой. Мы все по тебе очень скучаем…» Что бы ему еще написать?
«Твой Арап воробьев ловит»,- подсказал Алька. Саша записал, хотел вычеркнуть, потом подумал и оставил: в госпитале Зозуле и про Арапа интересно будет узнать.
«Степан Антонович, мы набрали целый вещевой мешок семян сосны, а второй мешок нам на праздник привезла Айно от ребят деревни Хаукилахти,- продолжал писать Саша.- Мы их сдадим в школу и отошлем сталинградским ребятам для питомника.
Я и Слава будем учиться в одной школе и в одном классе, а жить в интернате при школе. Айно едет с нами, она уже третий год учится в той же школе и будет теперь в пятом, а мы уже в шестом, а жить она будет там же в общежитии для девочек.
Степан Антонович, если поедешь после госпиталя через город, обязательно пошли телеграмму и заезжай к нам».
— Давайте ему про Харитона напишем! — предложил Алька.
Саша решил, что можно и про Алькиного Харитона написать.
«…А вчера мы ходили за грибами. Там была яма с лягушками. Слава сказал, что лягушки сами не понимают, где им лучше зимовать. Алька поверил и стал пересаживать их в другую яму.
Степан Антонович, напиши нам, когда тебе будут делать операцию… Потом Алька поймал что-то красное с черными пятнышками. Это оказался тритон. Слава назвал его Харитоном, и мы его выпустили. Мне дядя Андрей советовал записывать для стихов всякие слова и поговорки, я и записал: «Тритон-Харитон».
— Еще приветы пишут,- сказал Алька: — Айно писала и наша бабушка в Петрозаводске всегда пишет…
Ребята так увлеклись письмом, что не сразу услыхали голос дяди Андрея.
— Где вы там? На участок пойдете?
Ну, кто ж откажется от такого предложения! После разоблачения шпионки, после того, как они починили провод, старший лейтенант увидел, что Сашу можно взять на участок, может быть, и на самую границу. А Славка? Славка же — старый пограничник! Только раньше его на участок не брали, а теперь берут… Одного Альку пришлось оставить дома, потому что Нюра его никуда еще от себя не отпускала.
Ребята шагали рядом с дядей Андреем по извилистой росистой тропинке. Кое-где на пригорках видны были поваленные бурей, зависшие на ветках сосны с вывороченными корнями. Тропинка кончилась, пошли свежее обтесанные кладки из двух-трех бревен, сколоченных вместе. Через ямы и ручейки вели деревянные мостики и насыпи земли, покрытые сверху дерном.
— Смотрите! — крикнул Саша. — На елке грибы растут!
Как опытный пограничник, он первый заметил такое необыкновенное дерево. Действительно, в стороне, на полянке, стояла сухая елка, на ветках которой были развешаны и разложены самые настоящие опята и боровики.
— Это белка грибы сушит на зиму,- сказал старший лейтенант,- тут сейчас все лесное зверье насчет запасов хлопочет.
Деревья стояли еще в летнем уборе, а ранняя осень уже подкрадывалась холодными туманами, одевала золотом верхушки берез, развешивала по лесу гроздья алых рябиновых ягод.
Саше казалось, что вот совсем недавно приехали они с Нюрой и дядей Андреем на заставу, только вчера были со Славкой в пещере, ходили с геологами, ездили в деревню к Карпу Яковлевичу, и вдруг, когда разоблачили шпионку, заново увидели всю жизнь на заставе, всех людей и все события. А сегодня вот надо уезжать с заставы, готовить книжки и собираться в школу. Но пройдет зима, кончится учебный год, и снова приедут они летом на границу. И Айно приедет. А когда окончат школу, придут сюда и будут служить на границе, как старшина Лавров, дядя Андрей и капитан Рязанов.
Вот и старая немецкая каска на пеньке. Теперь Саша знает, что она не просто так лежит здесь, а служит ориентиром. Здесь же и куст черемухи и трава, где он когда-то «шпионов ловил». Только тогда трава была невысокая, а сейчас разрослась, и на целый метр над нею поднялись побуревшие, усыпанные кругленькими зернышками семян метелки конского щавеля.
Старший лейтенант и ребята перепрыгнули через яму и вышли к просеке.
На другой стороне просеки работали Шакирзянов и Цюра. Шакирзянов ловко постукивал топориком, а Цюра тащил на плече целое бревно.
— Товарищ старший лейтенант,- сбросив бревно, доложил Цюра,- производим инженерные работы.
— Вот вам и пополнение,- ответил старший лейтенант.- Вы тут помогайте,- сказал он ребятам,- а я пошел к старшине Лаврову погранзнаки проверять.