Закрыв глаза, она представляла, что это Роберт бросается на нее, как тигр, разрывая шкуру, касаясь множеством рук и ртов и языков, обнимая все ее тело, раздвигая ноги, целуя, кусая, облизывая ее. Она довела обоих мужчин до бешенства. Не было слышно ничего, кроме дыхания, кратких сосущих звуков — звуков фаллоса, плавающего в ее влаге. Оставив их обоих в каком-то оцепенении, она оделась и ушла так быстро, что они едва осознали это. Дональд выругался:
— Она не могла ждать, — сказал он. — Ей нужно было сразу уйти к нему, как она это делала раньше. Вся еще влажная и возбужденная любовью с другими мужчинами.
Так оно и было, — Дороти не стала мыться. Когда через несколько секунд она появилась пред Робертом, все ее тело было пропитано разными запахами, оставалось открытым и еще дрожащим. Ее глаза, жесты, ее томная поза, в которой она разлеглась на диване, — все призывало его. Роберт помнил это ее состояние и мгновенно откликнулся. Он был так счастлив, что она снова стала такой, как прежде, снова влажная, снова отзывающаяся на его ласки! Он вошел в нее.
Роберт никогда не знал, когда она чувствовала высший экстаз. Фаллос редко ощущает этот спазм, этот краткий трепет женского лона. Но на этот раз Роберт захотел почувствовать этот всплеск в Дороти, этот краткий импульс в ее теле. Он на миг сдержал себя. Она вся содрогнулась. Ему показалось, что это произошло, и Роберт захлебнулся в волне наслаждения.
А Дороти продолжала свой обман, зная, что не достигнет уже оргазма, испытанного только час тому назад, когда, закрыв глаза, она представляла себе, что мужчиной, овладевшим ею, был Роберт.
Сирокко
Сколько бы я не прогуливался по берегу в Дайе, я постоянно видел двух молодых женщин — одну маленькую, похожую на мальчишку, с короткими волосами и круглым, забавным лицом, другую — подобную викингу, с лицом и осанкой королевы.
Они были неразлучны. В Дайе приезжие всегда готовы были поболтать друг с другом, потому что там имелся только магазинчик, и еще все встречались на маленькой почте. Но эти две подруги никогда ни с кем не заговаривали.
Высокая была красавицей: выразительные брови, пышные темные волосы и светло-голубые глаза, обрамленные густыми ресницами. Я смотрел на нее с восхищением. А какая-то их таинственность беспокоила меня. Они были грустны и жили будто в некой гипнотической жизни: медленно плавали, лежали на песке, читали.
Однажды налетел из Африки сирокко. Этот ветер всегда продолжается несколько дней. Он не только сух и горяч, но еще и дует порывами, все беспорядочно подымая в воздух, захватывает, бьет, стучит в двери и беспокоит, раздражает и возбуждает людей. Невозможно ни спать, ни гулять, ни сидеть спокойно, ни читать. Словно мозг твой кружится так же, как ветер. Ветер этот напоен запахами Африки, тяжелыми, чувственными запахами животных. Он вызывает лихорадку и смятение.
Однажды в полдень, по дороге домой, я был захвачен этим ветром. Две подруги шли передо мной, придерживая юбки, а ветер кружил над их головами. Когда я проходил мимо их дома, они увидели, как я борюсь с пылью и слепящей жарой и одна из них сказала: «Войдите и переждите, пока успокоится ветер». Я вошел.
Они жили в башне Муриш, которую купили за гроши. Двери были старые и плохо закрывались, и ветер то и дело распахивал их снова и снова. Я сидел вместе с ними в большой круглой каменной комнате, уставленной крестьянской мебелью. Более юная вышла, чтобы приготовить чай. Я остался с принцессой викингов. Ее лицо раскраснелось от ветра. Она сказала: «Если этот ветер не прекратится, он сведет меня с ума». Ей приходилось все время вставать, чтобы закрыть двери. Казалось, словно какой-то непрошеный гость рвался в дом, каждый раз безуспешно, но все же ухитряясь отворить дверь. Женщине, должно быть, представлялось то же самое, потому что она отражала нападение ветра со все более растущим раздражением и страхом. Наверное, принцесса поняла, что ей трудно совладать с собой и начала говорить. Она заговорила так, словно находилась в исповедальной — в темной католической исповедальне, глаза ее были опущены, будто она старалась не смотреть на священника и говорить правду и вспомнить все.
— Я думала, что успокоюсь здесь. Но с тех пор, как начался этот ветер, все, о чем я мечтала забыть, снова мучает меня.
Я родилась в одном из самых захудалых городков на западе Америки. В юности я дни напролет читала о разных странах и решила, что во что бы то ни стало буду жить за границей. Я влюбилась в своего мужа еще до того, как встретила его, так как услышала, что он жил в Китае. Когда он влюбился в меня, я приняла это как должное, будто так и должно было случиться. Я выходила замуж за Китай. В моих глазах муж не был обыкновенным человеком. Высокий, стройный, тридцати пяти лет, он казался старше своего возраста. Его жизнь в Китае была тяжелой. Он не слишком распространялся о своей работе, я знала, что он брался за разные дела ради заработка. Я была так влюблена в саму идею Китая, что мне казалось, будто мой муж перестал быть белым человеком, а превратился в настоящего жителя Востока. Мне казалось, что даже запах его отличается от запаха других мужчин.