— И как же вы поступили?
Князь сделал ладонью неопределенный жест и все так же добродушно улыбаясь, ответил:
— Маркетинг, сэр, старый добрый маркетинг, в котором большевики не очень-то сильны, потому что их идеология отрицает его как явление. Если внушить публике, что якутские алмазы дрянь и вредны для здоровья — лавочку с такими алмазами добропорядочный буржуа будет обходить стороной.
— Невероятно. И это сработало?
— Не только это. Но определенно большевики стали сговорчивее. К тому же они изначально допустили существенный промах — построили за Полярным кругом приличных размеров город и обеспечили его инфраструктурой и только для того, чтобы добраться до алмазов. Если бы они работали нормальным вахтовым методом, все обошлось бы втрое дешевле в пересчете на единицу добытых камней. Но большевики чихать хотели на законы рынка, на себестоимость и экономику — их интересовал только размах, только весь рынок сразу, которым они хотели начать манипулировать. Они изначально желали слишком много — и поплатились за это. С таким способом ведения бизнеса их алмазы сразу стали недопустимо дороги, а уж если их еще и не покупают, то вопрос решается сам собой — они были вынуждены идти договариваться к нам.
— Вы всегда говорите «большевики, коммунисты…» и никогда — «русские», как сказал бы любой добропорядочный янки…
— Это потому, что я сам русский. Я знаю этот великий народ — я сам его плоть и кровь. И именно поэтому я не хочу, чтобы мой народ тащил на шее удавку, наброшенную коммунистами.
— Понятно. Так чего же вы с Оппенгеймером хотите от меня?
— Законы бизнеса везде одинаковы, сэр, — князь старательно избегал называть меня по имени или титулу, твердо остановившись на вполне нейтральном «сэр». — Нефть, алмазы, золото… Тонкости кроются только в деталях и для общего понимания не слишком важны. Но если вы контролируете какой-то рынок полностью, а «Де Бирс» контролирует алмазы на девяносто пять процентов, то вы понимаете о рынках больше, чем любой высоколобый профессор из Стенфорда. Верно?
— Мне трудно спорить — вряд ли кто-то из уважаемой профессуры так же безошибочно разбирается в реальных, а не академических законах рынков. Соглашусь.
— Ну а раз так, то вы согласитесь, что лучше, если контролировать рынки будем мы, а не наши конкуренты?
С такой очевидностью спорить было трудно, я пожал плечами:
— Иное я бы принял за страшный сон.
— Поэтому, если вы знакомы с программой Баталина, вы должны всего лишь объяснить своим советским партнерам, что их нефть никому не нужна, что она радиоактивна и плохо горит, что содержание серы в ней делает ее непригодной для европейских нефтеперерабатывающих заводов, и что без вашего посредничества они никогда не получат за нее настоящую цену. Если мы выступим единым фронтом, коммунистам придется умерить свои аппетиты. Нам, мне и тем кого я представляю, почти нечего делить с вами, наши интересы проходят в параллельных плоскостях, но нам не хотелось бы, чтобы однажды через вас они стали бы продавать алмазы, занимать деньги и сбывать свое узбекское золото в ущерб нашим интересам. Любой ответственный хозяин встанет на защиту своего дела и будет прав. Согласны?
— Нынешние девять долларов за баррель вряд ли можно назвать настоящей ценой, — пробормотал я. — Они продают нефть только потому, что у них ничего больше не покупают. Но стоит она им самим в среднем двенадцать, если не брать в расчет околокаспийские скважины.
— Это не продлится вечно, — сказал князь. — К тому же кое-какие меры уже принимаются, чтобы эту цену поднять. Важно только, чтобы маржа, которая появится у русской нефти, оставалась здесь, а не попадала в Москву — так они будут посговорчивее в вопросах приватизации и демократизации общества.
Его намек на некие «меры» по повышению цены на нефть показался мне занятным, но я постарался не выдать своего интереса — просто чтобы не дать ему небольшого преимущества. К тому же после затяжного трехгодичного «флэта», когда котировки фьючерсов и контрактов болтались в узком диапазоне 12–14 долларов на легкую нефть и 9-12 на Urals, пророчество князя о скором росте цен выглядело несколько самонадеянным. Всему миру уже казалось, что нефть будет стоить столько всегда. Заключались контракты и на три и на пять лет на поставку по таким ценам. Это все было крайне интересно, но у меня имелся источник информации куда надежнее, чем князь-переговорщик. Я спросил его о другом:
— Почему вы думаете, что русские проведут приватизацию?
— Посмотрите на ваших любимых немцев — первым, за что они взялись по освобождению от надзора коммунистов, это приватизация. Законы рынков везде одинаковы, их можно какое-то время не замечать, но игнорировать всегда — не получится. Советам чем-то нужно кормить своих граждан, учить и лечить. А для всего этого денег нет. Выход один — приватизация госактивов с участием западных компаний, у которых деньги есть.